|
А холод, пронизавший его на улице, точно тисками, сжимал виски. - Да ты на меня не сердись, - продолжала мать, - мы очень даже гордимся тобой. Что правда, то правда. Когда ты задумал учиться, мы ведь не препятствовали. Мы тебя содержали до четырнадцати лет, из последних сил выбивались... Ты же хорошо знаешь, сколько в ту пору за поденщину платили батраку - пятьдесят, а то и пятьдесят пять су... А потом ты уехал, как раз когда в возраст вошел и мог бы отрабатывать свой хлеб. А теперь вот ты живешь хорошо, одеваешься так, как ни твой отец, ни я никогда не одевались... Она бросила взгляд, в котором сквозили и уважение и упрек, на самое обыкновенное пальто сына, на его синие брюки, уже начавшие пузыриться на коленях. - ...Так уж ты постарайся посылать нам деньжат, если можешь, конечно. Все ж таки будет подспорье нам, а главное - твоему бедному брату, ведь мы должны о нем заботиться, ты же знаешь, в каком он состоянии. - Как ты можешь просить меня об этом?! - возмутился Симон. - Тебе отлично известно, что я с трудом свожу концы с концами, я даже не знаю, удастся ли мне оплатить издание моей диссертации. А вам, слава богу, на жизнь хватает. У вас земли больше, чем вы в силах обработать, и вы бы давно разбогатели, не будь отец таким пьяницей. Зачем же... Зачем попрошайничать?! - снова взорвался он. Мамаша Лашом приподняла свои дряблые веки, уставилась на сына круглыми тусклыми глазами. Симон подумал, что сейчас на эту великаншу нападет приступ ярости, которая в детстве наводила на него ужас. Но нет, возраст смягчил нрав старухи, годы сделали свое. Она не хотела ссориться с сыном. - Я ему свое, а он свое, - сказала она со вздохом. - Не понимаем мы больше друг друга. Раз уж ты надумал избрать себе легкое ремесло, пошел бы лучше в священники. Тогда б ты не стал для нас таким чужаком. Боясь окончательно возненавидеть мать, Симон заставил себя подумать о том, что он, быть может, никогда больше ее не увидит. И поступил как хороший сын, как сын, который, несмотря ни на что, почитает родителей и оказывает им всяческое внимание: он предложил старухе руку, чтобы ей легче было идти. - Это только городские дамочки под ручку с мужчинами ходят, - запротестовала она. - Я всю жизнь ходила сама, без посторонней помощи и своей привычки не оставлю до гробовой доски. Размахивая руками, она тяжело двинулась дальше и не произнесла больше ни слова, пока не уселась в вагон. Со стоном вскарабкалась она по ступенькам. Симон устроил мать на жесткой скамье, а чемодан положил в сетку. - Никто там не тронет? - спросила старуха, с опаской глядя вверх. - Нет, нет. Мать посмотрела на вокзальные часы. - Осталось еще двадцать минут, - пробормотала она. - Мне пора идти, - поговорил Симон, - я и так уже опоздал. Наклонившись, он едва прикоснулся губами к ее поросшей седыми волосками щеке. |
