|
- Осталось еще двадцать минут, - пробормотала она. - Мне пора идти, - поговорил Симон, - я и так уже опоздал. Наклонившись, он едва прикоснулся губами к ее поросшей седыми волосками щеке. Толстые, заскорузлые пальцы мамаши Лашом впились в запястье сына. - Не вздумай только снова исчезнуть лет на пять - ведь ты так обычно делаешь, - проговорила она глухо. - Нет, - ответил Симон. - Как только дела позволят, обязательно приеду к вам в Мюро. Обещаю тебе. Мать все не выпускала его руки. - А все-таки, - сказала она, - посылай ты нам кой-когда деньжат, хоть самую малость... Мы тогда по крайности будем знать, что ты о нас изредка вспоминаешь... Когда Симон пошел по перрону к выходу, старуха даже не поглядела ему вслед. Она уже погрузилась в свои мысли, потом вытащила из-под верхней юбки желтый платок и, скомкав его, приложила к глазам. На улице Любека под окнами небольшого особняка был настлан толстый слой соломы, чтобы заглушить шум колес. Обычай расстилать солому перед жилищем знатных людей, пораженных тяжелым недугом, уходил в прошлое вместе с лошадьми; он сохранился лишь в обиходе нескольких старинных семей как торжественный обряд - предвестник близких похорон. С минуту помедлив, Симон Лашом нажал чугунную кнопку звонка. Возле дома стоял большой черный автомобиль с тускло светившими фарами; неподалеку, разминая ноги, прохаживался шофер. Входная дверь отворилась. Старый слуга согнулся в поклоне при виде молодого человека. В то же мгновение на лестничной площадке показалась Изабелла, племянница поэта. - Идите скорее, господин Лашом, - проговорила она, подбирая упавшую на лоб прядь волос. - Он вас ждет. Изабелле д'Юин было лет тридцать. На ней было темное шерстяное платье. Ее смуглое некрасивое лицо с острым подбородком осунулось от усталости, под глазами залегли глубокие тени. Симон бросил на стоявший в передней огромный ларь в стиле Возрождения свое серое пальто с помятыми отворотами; тут уже лежали дорогие пальто, подбитые черным шелком, и шубы с воротниками из выдры, украшенные ленточкой Почетного легиона или розетками других орденов. Лашом торопливо протер очки. Сквозь полуоткрытую дверь маленькой гостиной он разглядел двух важных худых стариков, они сидели, вытянув длинные ноги в остроносых ботинках. - Он в полном сознании и сохранил ясность ума, - сказала Изабелла, поднимаясь по лестнице впереди Симона. Достигнув второго этажа, они прошли через рабочий кабинет, где Симону так часто приходилось сидеть; тут было много китайских вещиц: шкатулка, шкафчики, ширмы красного лака с причудливыми черными цветами; повсюду лежали книги - роскошные фолианты соседствовали с брошюрами, запылившиеся, истрепанные тома перемежались с новенькими, еще не разрезанными, валялись стопки каких-то бумаг и гравюры. Две большие увядшие хризантемы, должно быть, стояли уже несколько дней, ибо вода в вазе помутнела. |
