– На южном склоне построен город Ньерере, так что первые семь с половиной или даже восемь тысяч футов мы пройдем по сносным дорогам. Иначе нам пришлось бы преодолевать густую растительность. Она редеет только на высоте восьми тысяч футов.

– Почему вы не связались с ними заранее? Может, у них есть космопорт.

– Есть, но бездействующий. Город покинут уже восемь столетий.

– Почему?

Мандака пожал плечами:

– Почему человек уходит из Рая? Чтобы посмотреть, что вокруг. – Он помолчал. – И даже глубокое разочарование не заставляет его вернуться.

Я стоял лицом к востоку, оглядывая бесконечный вельд, с редкими акациями, с высокой, качающейся на ветру травой.

– Красота‑то какая!

– Вы правы, – согласился он. – Когда‑то, тысячи лет назад, на равнине Серенгети жили от трех до четырех миллионов животных. Их ежегодные миграции являли собой незабываемое зрелище. – Он вздохнул. – Теперь не осталось ничего, кроме травы и насекомых. Ни птицы, ни полевой мыши.

– Что же случилось с животными? – спросил я.

– Мы свалились им на голову, мистер Роджас, – мрачно ответил Мандака. – Вы издаете справочник охотничьих трофеев. Вам известно, когда вымер какой вид.

– Прочитать об этом в книге – одно, увидеть собственными глазами безжизненную равнину Серенгети – совсем другое. Тут уж отчетливо сознаешь, что мы натворили. – Я повернулся к Килиманджаро, вершина которой пряталась в облаках. – Пытаюсь представить себе всех львов, леопардов, слонов, носорогов, разнообразных травоядных, что обитали на склонах этой горы.

– И людей, мистер Роджас, – добавил Мандака. – Здесь обитали и люди. Теперь остались одни насекомые.

– Может, в следующий раз мы будем умнее. Он покачал головой:

– Следующего раза не будет. Во всяком случае здесь.

– Так где‑то еще.

– Возможно. – В голосе его слышалось сомнение. А потом мы зашагали по дороге, ведущей в покинутый город.

Ньерере начинался на высоте пятисот футов от уровня моря, и чувствовалось, что его планировке в свое время уделили немало внимания. Большие общественные парки, вид на равнину Серенгети, открывающийся из окон каждого дома, торговые зоны, аккуратно встроенные в жилые кварталы. На высоте тысяча двести футов мы миновали маленький частный аэропорт с разрушенными ангарами и треснувшей взлетной полосой. Мне доводилось видеть покинутые города, но всегда причиной тому служили война или эпидемия. Впервые я попал в город, население которого просто собрало вещички и уехало. Многие дома еще хорошо сохранились, в некоторых оставались нетронутыми окна и двери, меня не покидало чувство, что вот‑вот мы встретим кого‑то из жителей. Собственно, город ничем не отличался от равнины. Когда‑то на этих улицах шумела толпа, в домах жили миллионы людей, но осталось от всего этого многообразия лишь те же пыль, трава и насекомые.

Поднявшись на высоту шесть тысяч футов, мы решили, что на сегодня достаточно, и провели ночь в вестибюле некогда роскошного, а теперь заброшенного отеля. Бассейн стоял без воды, казино начало разваливаться, но вестибюль из стекла и стали еще сопротивлялся дождям и ветрам. Ночью температура упала, я проснулся, дрожа от холода, но Мандака спал как младенец.

Мы тронулись в путь, как только солнце прогрело воздух и разогнало туман на вершине горы, так что я впервые увидел ее ледяную шапку. К полудню уже вышли из города и начали медленно огибать гору, направляя гравитационные тележки и прорубая бластерами тропу в густой растительности. Спали мы опять в спальниках с подогревом, однако под утро, когда температура окружающего воздуха стала падать, я опять замерз, хотя в спальнике поддерживались постоянные двадцать восемь градусов Цельсия.