На утро третьего дня я уже жадно ловил ртом воздух, о чем меня и предупреждал Мандака: мы поднялись на высоту восьми с половиной тысяч футов. Четыре часа потребовалось нам, чтобы достичь северного склона, и наконец Мандака остановился, его черные глаза внимательно оглядели местность.

– Мы уже близко, – объявил он.

– Как близко?

– Еще тысяча футов или около того.

– Вы уверены? Он кивнул.

– Откуда вы знаете? – Я дышал с трудом. – Нет же ни фотографий, ни каких‑либо замеров. Может, его убили на том самом месте, где мы сейчас стоим.

– Думаю, нет. – Мандака смотрел вверх по склону.

– Почему нет?

– Здесь слишком открыто. Мы должны подняться выше.

– Но семь тысяч лет тому назад здесь могло что‑то расти!

– Выше, мистер Роджас! – Мандака устремился вперед. – Разве ваши изыскания ничего не сказали вам о нем? Он был из тех, кто шел до конца, а значит, поднялся выше по склону.

Сил спорить у меня не осталось, так что я лишь кивнул и последовал за Мандакой.

И во второй половине дня мы добрались до прогалины, за которой высились деревья. С обрыва открывался отличный вид на равнину. Мандака остановился, огляделся, понюхал воздух, кивнул.

– Мы на месте.

– Вы уверены?

– Насколько это возможно. По моему разумению, он умер здесь. Во всяком случае, я сделал все, что мог. Если я и ошибаюсь. Бог должен меня простить.

– И теперь вы покончите с собой?

– Позже. – Он опустил на землю гравитационные тележки. – Когда взойдет полная луна.

– Приготовить вам что‑нибудь поесть? – спросил я, доставая портативную кухню.

– Нет. Есть на этой святой горе что‑либо, кроме молока с кровью моих коров, – кощунство. – Он помолчал. – Но вы можете поесть.

– Ограничусь сандвичем. – В моем голосе слышались извиняющиеся нотки.

Я достал сандвич, развернул обертку, откусил кусок, начал жевать, посмотрел на лежащую далеко внизу равнину.

– Превосходный вид, не так ли?

– Да.

– А где вы выросли?

– Отсюда не видно. – Он указал рукой на северо‑запад. – Примерно в ста тридцати милях в том направлении.

– Ребенком вы поднимались на Килиманджаро? – спросил я.

Он покачал головой:

– Это святая гора, подниматься на нее может лишь тот, кто искупит грехи масаи.

– Должно быть, это тяжелая ноша – осознание того, что именно вы призваны искупить грехи масаи.

– Тяжелая.

– У вас не возникало искушения поставить на этом крест? В конце концов масаи владели бивнями тысячу триста лет. Один из них мог прийти с ними на Кириниягу, но никто не пришел.

– Они могли переложить эту ношу на другого. Я – последний. Мне отступать некуда.

– Вы не держите на них зла? Он посмотрел мне в глаза.

– Разумеется, держу. Я делаю это, потому что должен. Но предпочел бы без этого обойтись.

– Так почему бы вам на все не плюнуть?

– Не могу.

– Но почему? Мало ли что мог наговорить колдун, умерший более семи тысяч лет тому назад.

– Но эти семь тысяч лет доказали истинность его пророчества. Мы уже говорили об этом, мистер Роджас. Вам необязательно верить в необходимость того, что я делаю. Я в это верю, этого достаточно.

– Грустно осознавать, что вы умираете зря.

– Я умру за свою веру. Есть ли у человека более веская причина для смерти?

– Нет, – признал я.