|
Неча "слово и дело" языком вихлять! Кончилось время лютое - и слава те хосподи, что миновало... Кое-кто (у кого спина драная) закрестился. Подошел к старичку отставной солдат - столь высок и громаден, что голова его едва под потолком виднелась. Но белели из носа кости, а ноздри были клещами давно изъяты. - Чтой-то голос на манир знакомый, - сказал солдат. - Дай-ка я погляжу на тебя, старичок... Может, когда и виделись? Смотрел на ветерана старик - чисто и бестрепетно. И вдруг заорал солдат: - Постой.., постой-ка! Да я ж тебя знаю! Робяты, воры да пьяницы, запахни двери поскорей - живым отсель он не выйдет... Но старичок дал ему снизу по зубам мудреным вывертом, и солдат, как сноп, рухнул. Лежал - и пятки врозь. - Ловок! - засмеялись вокруг - Поклал славно! Подскочил к старику капрал с пылающим чирьем на лбу Ты пошто служивого человека вдарил? Он - кум мне. Но старичок хихикнул, потом - хлоп, и капрал лег. Стало тихо в кабаке, как в храме божием. Да мерцали по углам свечи кабацкие - свечи неугасимые... Старичок рыгнул после еды, как и положено православному, увязал котомку К двери пошел, но от самых дверей винопивцам да ворам сказал он так - веще: - Слово миновало, но дело осталось.. Вы, люди, ждите! И поминай как звали. Солдат с вырванными ноздрями очнулся. Сидел на полу очумелый. Целовальник его в закуток отвел, угостил особо - из чарочки: - Отведи обиду... Да уж больно любопытен я, теперича и спать не буду. Уж ты поведай мне - кто же был сей старичок? Солдат выпил. И рассказал: - Старичок сей есть генерал Ушаков. А по имени Андрей. А по батюшке Иваныч. И был главный живодер в Канцелярии тайной... Государево "слово и дело" сыскивал! Ни детей малых, ни баб не жалел. Кровь сосал, а жилами закусывал... Потому, - загрустил солдат, - мне из Москвы бежать надо аж до самого синего моря, ибо Ушаков сей зело памятен и меня завсегда здесь сыщет! *** Первопрестольная шушукалась: - Царь женится... Обвели его Долгорукие. Доколе же нам, шляхетству, терпеть их норов боярский? Ждали, что царь на Москву вернется - день рождения своего в Лефортове справить. Да принять поздравления, по обычаю. Но и тут вышло иначе: Петр II дал в этот день бал в Туле... А что Тула? Смешно сказать: на берегу речки Упы обкурили кое-как домишко, чтобы тараканов изгнать, даже припасов для стола не нашлось. Мажордом вышел, жезлом в пол стукнул и гостям объявил: - Почтенные господа! Конжурация такая: стола нету-ти, а есть буфеты, возле коих его величество и просит благородное тульское шляхетство откушать по собственному соизволению... Туляки все глаза на невесту царскую пропялили: - Да их три, никак? Какая же из них середняя? Алексей Григорьевич, спесив и глуп, давал пояснения: - В зачатии законном породил я сыновей четырех, а дочерей трех, из коих наблюдать вы, судари, всех сразу честь имеете! Середняя, меж Анной и Аленой, и есть та, коя богом самим в государыни ваши предназначена... Отчего и советую вам, господа, не мешкая, к ней приблизиться и к руке приложиться. Петр был трезв и сумрачен, к невесте своей - ни шагу. Но княжна Екатерина тоже к нему не ласкалась. Принесли ей ветку рябины с мороза, щипала тихо по ягодке. "Горька любовь моя - горьки и ягодки..." Князь Иван Долгорукий шепнул ей: - Не знал ранее, что такая гадюка у меня сестрица родная... И еще раз буфеты обошел, всюду вина пробуя. |
