|
.. Не снесть мне позора сего! Но кулак князя перехватил император (он был сильным). - Не смей бить княжну, - сказал. - Ни она, ни я невинны перед богом... Ступайте все прочь! - велел, потупясь, голосом гневным. - Объявите княжну невестой моей... Быть по-вашему, по-долгоруковски! Тут все кинулись руку ему целовать. - Да отстаньте вы... Где Иван, друг мой сердешный? Сказали, что рано на Москву отбыл. - И мне запрягайте! Более здесь делать нечего... Кое-как нахлобучил на голову парик, шагнул в сенцы. На княжну Екатерину даже не глянул - укатил за другом своим. Но слово сказано - не воробышек это слово. Долгорукие его поймали... Василий Лукич кликнул братца, заперли они двери. Поставили перед собой вина доброго, положили двух зайцев сушеных. Долго крестились кузены на киот. Дружно сели. - Ну, - сказал "маркиз" Лукич, - тепереча, Алешка, потолкуем. Кого мы сразу жрать станем, а кого на потом оставим? - Теперь-то нас, - возрадовался отец невесты, - никакой Сенат уж не сшибет! Долгорукие в полную честь войдут да всех врагов изведут под корень... Начнем с Голицыных, пустозвоны оне! С утра все звонят, звонят, звонят. А на селе Архангельском, где мудрят всего более, мы с тобой псарни разведем. Глава 5 Село Архангельское - вотчина подмосковная. Под деревьями - старая домина в три сруба, сенцами связана. Окна там - в переплетах свинцовых. А внутри дома - четыре стула поставлены. Вот и все... Хозяин усадьбы, князь Дмитрий Михайлович Голицын, давно немолод, телом сух, долгонос. Взор его с огоньком, голос тихий, но вдруг как рыкнет: - Эй, баба! Беги к ручью да скорей умой дите свое - у меня глаз дурной, и ты, баба, меня всегда бойся... Старины крепко держится. В доме без слова божия никто и зевнуть не смеет. Пока не сел князь Дмитрий - все домочадцы стоят. Муха пролетит - слыхать. "Садитесь", - позволит, и все разом плюх на лавки. А из двух братьев верховника (оба они - Михаилы, старший и младший) на стул только старший брат Миша сядет, потому что он давно уже Российской империи фельдмаршал. Князь Голицын был поклонником духа русского. Однако в доме его часто слышалась речь иноземная - от лакеев князя. Секретарь Емельян Семенов и комнатный слуга Петя Стринкин были людьми учеными, по-латыни читали и изъяснялись. Образование в людях высоко чтил князь Дмитрий Михайлович, а рассуждал он таково: - Немцу на Руси делать нечего. Немцы у себя дома сами-то не способны порядок навести. И нам затей европейских не надобно. Почему не жить нам как живали отцы и деды? Стыдно мне! По указу Петрову немец без разума вдвое более умного русского был жалован - чинами и денежно. Когда же загибали перед ним пальцы: вот то хорошо от Петра, мол, вот это неплохо... - то князь Дмитрий снисходил. - А я новому не противлюсь, - говорил тихо. - Коли хорошо оно, это новое-то! Надобно, судари, из русских условий, яко алмазы из недр, законы русские извлекать... Боялись князя многие: как бы не сглазил. Всего четыре стула в доме его, а книг - семь тысяч. Куда столько? Но Василий Никитич Татищев, сам книгочей и любомудр, ради книг и приехал в Архангельское. Ныне он при Монетном дворе состоял, в науках знаток и нравом пылок... Дмитрий Михайлович секретаря позвал, перед Татищевым рундуки открыли, книгами хвастали. |
