|
- Что бы вам уважить свово учителя? Чай, потчую-то ваше величество от сердца... Князь Иван злодейство почуял, поднял лицо сумрачное: - Папенька, стоит ли государя к вину приневоливать? Час уже поздний, его величеству опочивать бы... Тут князя Ивана в сенцы позвали - вроде бы ненароком. А там братцы его (Николашка, Алешка да малолеток Санька) принялись дубасить его. Били да приговаривали: - Не мешай счастью нашему! Плохо будет, коли заперечишь... Палки побросали потом - и кто куда. Фаворит поднялся, о притолоку дверную паричок от пыли выбил. У зеркала постоял, синяки разглядывая, припудрился и снова в покои вернулся. А там отец его хныкал - все еще уговаривал царя: - Знаю, ваше величество, нелюб я вам стал. Паче того, обида моему дому, что у Юсуповых вы полбутылки выпили да похваливали. У дука де Лириа сами винца просить изволили... Князь Иван, со зла на своих родичей, полную чашу вина выглотал. Император глянул на него и сказал: - Коли ты пьешь, от тебя не отстану... Потешим боярина! Пили и княжны. Прасковья Юрьевна охмелела - увели ее. А старик знай себе подливал царю да прибаутничал. Иван Алексеевич придвинул к отцу свою посудину. - В остатний раз хлебну, - сказал, - и спать уйду... Ушел. Разморились княжны - их тоже наверх отослали. Алексей Григорьевич и не заметил, как пропал царь из-за стола. Отыскал он его на дворе. Под дождем холодным, весь мокрый, стоял мальчик-император внаклонку. Его рвало. Долгорукий царя повлек за собой. - Ничего, - говорил, - сейчас на постельку ляжете... Петр провис на его руках, мотало его в разные стороны. - Лошадей, - бормотал, - запрягай... Старый князь втолкнул царя в сени, что вели прямо в опочивальню княжны. На цыпочках вернулся Алексей Григорьевич к себе, а жене сказал молитвенно: - Благодари бога, Прасковья... Быть дочери твоей поятой от корени царского - корени благословенного! *** Утром в Горенках загремели шпоры Василия Лукича. Хватался дипломат за виски, нюхал мускусы разные, бегал на кухни пенники пробовать, чтобы воодушевленным быть. На пару с братцем оповещали они честной мир - направо и налево: - Не доглядели! Эх, люди... Царь-то - молод, горяч, спрос короток. Порушил его величество княжну нашу! Лишил ее добродетели главной... Ой, горе нам, горе! Выпало бесчестье фамилии всей нашей... Куда ж вы смотрели, люди? Не уберегли касатку! Князь Иван послушал, как глумливо шумят отец с дядей, велел лошадей запрягать: - Мне более в Горенках не бывать. Вы с тем и оставайтесь! Петр II, поутру проснувшись, застыдился: - Алексеевна, ты ли это? Скажи - как выйти-то мне отсель? Долгорукая лежала рядом с ним - длинная, поджарая, словно молодая кобылка. Повернула к царю лицо свое без единой кровинки: - Как вошли, ваше величество, так и выйдете. - Эва! Да ведь там народ ходит, мне людей стыдно... - Петр встал, глянул в окна. - Высоко... Чай, ноги поломать можно! Но уже стерегли, видать: ждали, когда царь проснется. Ввалились в спальню, шумно и пьяно, князья Долгорукие - всей фамилией, будто свора. Шум, гвалт, рев, плач, кликушество. Алексей Григорьевич (без парика, глаза с мутью, вздох сивушный) кинулся к постелям - с кулаками полез на дочку: - Что ты наделала? Задушу!.. Великий государь за мои-то заботы о нравах ваших, за труды мои великие... Эдак-то вы меня отблагодарили? Ы-ы-ы-ы... Не снесть мне позора сего! Но кулак князя перехватил император (он был сильным). |
