|
.. Шли за Катькой братики - Николашка, Алешка, Санька и бубнили молитвы, спотыкаясь. За братцами - золовки Наташины: Анька да Аленка - эти две (еще глупые) тоненько выпевали нечто божественное. Вот вышли семьей на берег - к часовенке. Стали у крестов печали свои выплакивать. А Наташа в сторонку отошла, чтобы одной (без Долгоруких) о себе поплакать. Расселись внизу раскисшие, словно грибы после дождя, березовские строения - гниль да труха, мохом затыканная. Чадные дымы выплывали из дверей и окон. Из церквушки Рождества богородицы вышел к Долгоруким березовский поп, отец Федор Кузнецов, человек добрый, и стал увещать он князя Ивана. - У меня, - говорил, соблазняя, - не брага, а чисто музыка духовная... Трубы нет, так я ружьецо казачье приспособил. Прямо из ружья бражка льется, наварена. Опосля божественного исполнения пойдем, князь, ко мне и помянем родителей ваших! "Опять, значит, напьется Иван..." Сверкала река, и смотрела Наташа вдаль - вот бы ей плыть, плыть, плыть до Тобольска. Потом на санках бы, сынка к груди прижав, она бы ехала, ехала, ехала... Соли Камские, Мамадыш да Казань татарская, потом Нижний в куполах да башнях, а потом ударит в уши граем вороньим, плеснет в глаза блеском, вскинутся кони, и вот она - Москва.., край отчий.., кров и покой... Так вот и смотрела Наташа, мечтая, в даль речную. Вдруг белая искорка блеснула за излучиной. - Ой, что это? - испугалась Наташа. - Гляньте-ка! Да, теперь все видели - шел кораблик, неся мачты. Ветерок набил полные пазухи парусов - они вздулись, ветром сытые. А напротив самого Березова-городка в воду убежал канат якорный, и лодочка к берегу стала подходить. - Не за нами ли? - пригорюнились Долгорукие. - Эвон и солдаты там с ружьями на нас глядят... Как бы беды не стало! По высокому берегу бежал офицер - флотский. И еще издали его улыбку заметили. А сам-то молод, на ногу скор и брови черные... - Ой.., ой... - провыла Катька. - Никак это.., он? Наташа сбоку глянула: стояла невеста порушенная, ни жива, ни мертва. В лице ни кровинки. А офицер, оглядев опальных, сказал: - Лейтенант Овцын я... И прибыли мы с добром, чтобы далее отплыть. И про страны Полуночные все дельное вызнать. Ну а вы, господа, как живете-можете? Тут Катька глаза опустила и, словно в былые времена, чинила политес офицеру на глине скользкой. Среди кочек болотных приседала она, боками платьев шурша заманчиво. - Милости просим.., до острогу нашева, - говорила чинно. - Чего, сударь, ранее к нам не приезживали? Уж мы рады... Анька с Аленкой хотя и глупы еще, но уже девицами стали. Они тоже на лейтенанта завидно поглядывали. Но Овцын, с князем Иваном сойдясь наскоро, вечером пить вино к подьячему Тишину закатился. Скулу ладонью подпер. Слушал, что говорят. Тишин ему невзлюбился - ярыга! А вот боярский сын Яшка Лихачев, за разбой в Березов сосланный, ему приглянулся. - Атаман, кой год здесь, небось места здешние знакомы? - Оно так. На пузе все исползал. За бобрами. За утками. - Вот и ладно! - кивнул Овцын. - Завтра спозаранку, как проснешься, возьми казаков и до окияна самого ступай. - А меня куды зашлешь? - скалил зубы Тишин. - У тебя изо рта скверной пахнет, - ответил Овцын. - Мне такие не надобны... Пей вот, сопля подьяческая! И, здорово подьячего обидев, Овцын ушел от него" - сам чистый, ладный, быстрый. На боку его звенел кортик, и на нем вписано: "Богу и Отечеству", а на лезвии: "Виват Анна Великая", - слова те казенные, от них скука бывает... А пока он делами занимался, княжна Екатерина Долгорукая медальон с портретом царя с руки сняла и говорила сестрам своим младшим так: - Ежели вы, опята острожные, еще раз на лейтенанта мово глазами впялитесь, так я вам глаза-то ваши бесстыжие вилкой повыкалываю. |
