Кроме того, различались они и характером. Тим почти всегда был спокоен, а Эйвери переходил от буйного веселья к страшному унынию, попутно успевая побывать во всех промежуточных эмоциональных состояниях. И реагировал на все очень театрально. Раньше это забавляло Тима, но в последнее время Эйвери замечал, как его плотно сжатые губы недовольно подергиваются. Теперь, допивая бокал бордо, Эйвери произносил про себя очередную клятву. Он научится воспринимать все спокойнее. Он будет сначала думать, а потом говорить. Делать несколько глубоких вдохов. Или даже считать до десяти. Он заглянул в сотейник. Салфетки бесследно исчезли. Эйвери издал вопль, который, наверное, услышала половина улицы.

– Черт побери! – Тим звякнул бокалом о стол. – Что на этот раз?

– Салфетки насквозь впитались.

– И все? Я подумал, что тебя по меньшей мере кастрируют.

– Корка должна была к ним прилипнуть, – всхлипнул Эйвери.

– Теперь ты знаешь, что она этого не сделала. А знание никогда не бывает лишним. Мы просто отдадим все это Николасу.

– Нельзя, там же полно бумаги.

– Тогда Райли.

– Райли! Там полбутылки бонского вина.

– Значит, он подумает, что наступило Рождество.

– К тому же Райли больше любит рыбу, чем мясо. Что ты делаешь?

– Тосты. – Тим нарезал хлеб на мраморной доске для теста, потом включил гриль и наполнил оба бокала. – Выпей, мой милый. И перестань метаться из угла в угол.

– Извини… – Эйвери шмыгнул носом и пригубил вина. – Ты… ты не сердишься на меня, Тим?

– Нет, я не сержусь на тебя, Эйвери. Просто я умираю от голода.

– Да. А все из за того…

– Не надо больше извиняться. Успокойся и дай мне руку. У нас еще оставался утиный паштет. А еще можно доесть манговое мороженое.

– Ладно. – С печальной физиономией Эйвери подошел к холодильнику. – Не знаю, почему ты меня терпишь.

– Хватит заискивать, это тебя не красит.

– Изви…

– Если не я, то кто еще будет тебя терпеть?

Этот заданный мимоходом вопрос показался Эйвери абсолютной истиной. На него нахлынула грусть, он повесил голову и задумался, разглядывая свое круглое пузо и маленькие пухлые ступни. Потом поднял взгляд и неожиданно увидел лучезарную улыбку Тима. «Какой чудный день!» – подумал Эйвери и тоже расплылся в широкой улыбке. К тому же тосты подгорели, так что справедливость восторжествовала, и они с Тимом в конечном итоге оказались одинаковыми ротозеями.

– Можем вообразить, будто это ржаное печенье, – сказал Эйвери, допивая вино. А потом, совершенно позабыв недавнее замечание по поводу его заискиваний, добавил: – Я хочу быть больше похожим на тебя. Таким же спокойным.

– Ну уж нет! Черта с два я бы стал жить с кем нибудь вроде меня. Я бы за неделю помер от скуки.

– Правда, Тим? – Сердце Эйвери чудесным образом забилось быстрее. – Ты серьезно?

– Драма ввечеру разгоняет хандру.

– Вот как! – Эйвери подлил себе еще вина. – Пожалуй, соглашусь.

– Но на сегодня нам уже хватит одной драмы. Давай жить дальше.

– Да, Тим. – Эйвери, радостно суетясь, принялся доставать сливочное масло, сельдерей, паштет и помидоры в белой фарфоровой миске.

Разумеется, Тим прав. Всем известно, что противоположности сходятся. Вот почему в целом все складывается так хорошо. Вот почему они так счастливы вместе. С его стороны было бы глупостью бороться с теми чертами своего характера, которые его друг считает привлекательными.