Старый шрам на стопе. Зубы… нет, об этом лучше не упоминать.
– Я отправлю им это, – выходя сказал Эк.
Примерно минуту все молчали.
– Фредрику удалось кое‑что установить, – наконец сказал Колльберг. – Оказывается, Стенстрём уже сидел в автобусе, когда проезжал по Юргордсброн. Следовательно, он ехал из Юргордена.
– За каким чертом его туда понесло? – удивился Гюнвальд Ларссон. – Вечером? В такую погоду?
– Я тоже кое‑что выяснил, – сказал Мартин Бек. – Вероятнее всего, он не был знаком с той медсестрой.
– Это точно? – спросил Колльберг.
– Нет.
– На Юргордсброн он был один, – добавил Меландер.
– Рённ тоже кое‑что установил, – сказал Гюнвальд Ларссон.
– Что именно?
– То, что «днрк» означает «я не узнал его», я уже не говорю о человеке по фамилии Акальсон…
Это было все, что удалось установить в среду, пятнадцатого ноября.
Шел снег. Падали большие мокрые хлопья. Уже было совершенно темно.
Конечно, фамилии Акальсон нет. По крайней мере, в Швеции.
В четверг им вообще ничего не удалось установить.
В четверг вечером, когда Колльберг вернулся к себе домой на Паландергатан, было уже больше одиннадцати. Жена читала, сидя у торшера. На ней был коротенький халатик, она устроилась в кресле, поджав под себя ноги.
– Привет, – поздоровался Колльберг, – Ну, как там твои курсы испанского?
– Естественно, никак. Даже смешно представить себе, что вообще можно чем‑то заниматься, будучи женой полицейского.
Колльберг нс ответил. Он быстро разделся и отправился в ванную. Побрился, принял душ, долго обливался водой, надеясь, что разъяренный сосед не позвонит в полицию и не обвинит его в том, что, пустив воду, он нарушил ночную тишину. Потом он надел купальный халат, пошел в комнату и, усевшись напротив жены, принялся задумчиво смотреть на нее.
– Давненько я тебя не видела, – сказала она, не поднимая глаз от книжки. – Как там у вас дела?
– Паршиво.
– Жаль. Просто не верится, что в центре города в автобусе кто‑то может застрелить несколько человек, просто так, без всякой причины. А в это время полиция не находит ничего лучше, как устраивать глупейшие облавы. Это просто удивительно.
– Да, – согласился Колльберг. – Это в самом деле удивительно.
– Кроме тебя, есть еще хотя бы один человек, который тридцать шесть часов не был дома?
– Возможно, есть.
Она продолжала читать, а он молча сидел минут десять, может быть, даже пятнадцать, не сводя с нее глаз.
– Что это ты так на меня уставился? – спросила она, по‑прежнему не глядя на него, но в голосе у нее появились веселые нотки.
Колльберг не ответил, и со стороны казалось, что она целиком погрузилась в чтение. Она была темноволосая и кареглазая, с правильными чертами лица и густыми бровями. Она была на четырнадцать лет моложе него, недавно ей исполнилось двадцать девять, и она, как и всегда, казалась ему очень красивой. Наконец он сказал:
– Гюн?
Впервые с того момента, как он вошел в дом, она посмотрела на него, со слабой улыбкой и бесстыдным чувственным блеском в глазах.
– Да?
– Встань.
– Пожалуйста.
Она загнула уголок страницы, до которой успела дочитать, закрыла книгу и положила ее на подлокотник кресла. Поднялась и встала перед ним, не сводя с него взгляда, опустив руки и широко расставив босые ноги.
– Отвратительно, – сказал он. |