Были здесь женщины и другого рода, зарабатывавшие проституцией. И таких было много. Проститутками становились дочери ссыльных, молодые поселенки и каторжанки. Зачастую занятие проституцией осуществлялось с ведома сожителя и даже по его принуждению. Этих мужчин и женщин связывала только общая неволя. Не было ни глубоких сердечных привязанностей, ни любви. И для «мужа» каторжанки отправить сожительницу «на фарт» означало лишь одно — деньги.

Между тем, платой проституткам за их услуги были не только деньги. За их услуги расплачивались ворованными у таких же каторжан вещами, самодельными украшениями и продовольствием. Женщин, в том числе и сожительниц, часто ставили на кон в карточной игре. Проигравший передавал во временное или даже в бессрочное «пользование» свою сожительницу, не интересуясь ее желаниями.

Как и чем жили эти «семьи»? Сожителя забирали на работы, не особенно выясняя, нужен он дома или нет. На лесозаготовки мужчин угоняли, случалось, на недели и месяцы. И вернувшийся «муж» мог запросто обнаружить «жену» сожительствующей с другим поселенцем.

Обычно эти маленькие драмы заканчивались побоями. Бить сожительницу считалось делом обыденным и даже полезным — прежде всего, для самой сожительницы. Удивительно ли, что над сахалинскими поселениями в буквальном смысле стоял женский стон? Особо жестоких охранники задерживали и помещали в кутузку. Однако во время самих сцен за женщин никто не заступался. Считалось, что вмешиваться в семейные дела нехорошо. А какие это были семьи? Одна беда…

Очень тяжело приходилось вольным женщинам, которые приезжали по призыву каторжан на Сахалин. Они чувствовали себя обманутыми. Бывало и так, что приехавшая женщина — с детьми и скарбом — находила мужа в тюрьме. В письмах он сообщал, что отпущен на поселение, а на деле впереди было еще несколько лет каторги. И женщине приходилось самой строить дом, поднимать хозяйство, чем-то кормить детей.

Нормальных школ на острове не было. Школа в Александровске чаще простаивала из-за отсутствия учителей. Не лучше было положение и с больницами. И там, и там работали, в основном, женщины. Мужчинами были директор школы да главный врач александровской больницы. Основная тяжесть обслуживания больных лежала на женских плечах.

Дорошевич описывает трагическую судьбу молодой учительницы, которая, начитавшись романтических книг, приехала на Сахалин, да от безысходности повесилась. Ее судьба — случай далеко не единичный. Сахалинские кладбища были полны могилами самоубийц. И большинство из них были женщинами. С собой кончали жены каторжан, освободившиеся от тюрьмы поселенки, вольные женщины, приезжавшие в этот забытый Богом и людьми край в поисках своего счастья, да нашедшие здесь лишь могилу.

Доля сахалинских женщин — сплошная трагедия. Трагической была и доля Софьи Блювштейн. Поселенец Богданов отличался свирепым нравом. История не сохранила подробных данных об этой темной личности. По фотографии видно, что это был человек молодой. Правда, невозможно определенно сказать, когда фотография была сделана. Невозможно выяснить и имя Богданова. По документам полиции речь идет о Кирилле Богданове. Однако Дорошевич называет его Степаном.

Согласно переписи, проведенной Чеховым в 1890 году, на каторге были два Богдана (фамилия, не имя), оба вольные поселенцы, а не ссыльные, оба жили в селении Палево, а не в Дербинском, где жил Богданов, описанный Дорошевичем. Это были братья — младший, 32-летний Константин, и старший, 50-летний Иордокий. Оба из Бессарабии и, скорее всего, по национальности цыгане. Иордокий был тихим, незаметным человеком, Константин отличался буйным характером, что совпадает с описанием Степана Богданова у Дорошевича. Но каких-либо уточняющих данных нет. Поэтому сказать с уверенностью, что палевские Богданы имели какое-либо отношение к Соньке, невозможно.