Изменить размер шрифта - +
Если каторжане до Сахалина имели хоть какие-то права — обратиться с жалобой к начальству, попросить о снисхождении (и снисхождение это обычно получали — в виде уменьшения срока или замены тюремного содержания ссылкой), — то каторжане советских времен имели лишь одно право: умереть.

Сахалин же жил своей жизнью, которая не имела ничего общего с жизнью империи. Только язык да названия заведений, фамилии да жалкое подобие сословий. Остальное все — свое. Свои законы, свой быт, своя промышленность и свое сельское хозяйство.

Стоит лишь задуматься — кто поставлял на остров жизненно необходимые товары и кто ими торговал? Поселенцы. Торговцев с материка не было вовсе по причине крайней вероятности быть ограбленным и убитым. Тяжело приходилось сахалинским предпринимателям. С одной стороны — верный, никем не занятый рынок, на котором любой отчаянный человек, затеявший торговлю, моментально становился монополистом. С другой — каждый вечер с наступлением темноты жди стука в окно, поджога, налета. И не спасет тебя ни ружье наготове, ни нанятая охрана. Против ружья выступят пять топоров, а охрана легко подкупалась налетчиками. Охранники и сами становились грабителями, благо, преследование преступников было в их обязанности. Возможно, именно потому и не было раскрыто дело Юрковского, что к ограблению поселенца был причастен кто-то из охраны или каторжной администрации. Деньги-то огромные…

Отбыв треть предусмотренного приговором срока в каторжной тюрьме, лишившись кандалов и постоянного присмотра надзирателей, Софья Блювштейн вышла из тюрьмы поста Александровский и перебралась в Дербинское, где жили ссыльные и вольные поселенцы. Ее определили в сожители уже не раз упомянутому нами Богданову, на тот момент поселенцу, отбывшему свой срок и по этой причине признанному вольным.

По некоторым косвенным свидетельствам, в первое время Соньке приходилось очень тяжко. Богданов был зол на нее за ее болезнь (сохнущая левая рука и постоянные боли в пояснице от побоев и долгого ношения кандалов), подступающую старость (Сонька уже давно не выглядела юной девочкой, она сильно оплыла, поседела, подурнела лицом), замкнутость, которую сожитель считал заносчивостью. Богданов бил ее так, как не получалось у палача Комлева. Потом немного успокоился — Сонька смогла перевести дух.

И тут сработала ее предпринимательская жилка. Она наверняка много думала в своей камере о жизни на поселении. Думала о побеге, но на это нужны были деньги. Добыть их привычным способом она не могла. Значит, нужно было заняться «делом». И в Соньке проснулось призвание предков — местечковых лавочников.

Уже в первый год жизни на поселении Богданов и Сонька открыли квасную. Разрешение было получено моментально — каторга стонала от нехватки торговли и системы разного рода обслуживания. Предложенный Золотой Ручкой вариант устраивал всех. Чайная — не чайная, зато нет возможности торговли водкой (а спиртное на Сахалине находилось под строгим запретом). Столовая — не столовая, зато и не кабак со всеми его сомнительными прелестями. Магазин — не магазин, зато не будет и торговли запретным товаром (спиртным, китайским опиумом и прочей дрянью). Нет — квасная. Торговля традиционным русским напитком, который к удивлению чиновников каторжной администрации у Золотой Ручки получался отменного вкуса и безупречного качества.

Под это производство Богданов выпросил у начальства регулярную поставку пустых бутылок, в которые разливался квас. И эти бутылки Сонька тут же использовала для розлива подпольной водки. Предприятие Богданова-Блювштейн тут же стало приносить доход. В квасную Соньки потянулись ссыльные и вольные поселенцы. Дурные деньги Сонька и Богданов тут же пустили в оборот, устроив в своем доме самый настоящий подпольный ресторан. Дорошевич, надежный исследователь жизни каторги конца 90-х годов XIX века, сведениям которого можно безусловно доверять, рассказывает об устроенной Сонькой и Богдановым карусели во дворе своего дома (в котором располагалась и квасная).

Быстрый переход