|
Каждый вечер, повторяю, хожу я туда и прячусь за углом дома, стоящего как раз напротив ее жилища, под какой-то балкончик, где меня невозможно увидеть. И, может быть, один раз из десяти мне удается уловить мерцание света в ее комнате: в этом вся моя жизнь, все мое счастье. - Хорошее счастье! - вскричал Жуаез. - Увы! Стремясь к другому, я потеряю и это. - А если ты погубишь себя такой покорностью судьбе? - Брат, - сказал Анри с грустной улыбкой, - чего ты хочешь? Так я чувствую себя счастливым. - Это невозможно! - Что поделаешь? Счастье - вещь относительная. Я знаю, что она там, что она там существует, дышит. Я вижу ее сквозь стены, то есть мне кажется, что вижу. Если бы она покинула этот дом, если бы мне пришлось провести еще две недели таких же, как тогда, когда я ее потерял, брат мой, я бы сошел с ума или же стал монахом. - Нет, клянусь богом! Достаточно у нас в семье одного безумца и одного монаха. Удовлетворимся этим, милый мой друг. - Не уговаривай меня, Анн, и не насмехайся надо мной! Уговоры будут бесполезны, насмешками ты ничего не добьешься. - А кто тебе говорит об уговорах и насмешках? - Тем лучше... Но... - Позволь мне сказать одну вещь. - Что именно? - Что ты попался, как простой школьник. - Я не строил никаких замыслов, ничего не рассчитывал, я отдался чему-то более сильному, чем я. Когда тебя уносит течение, лучше плыть по нему, чем бороться с ним. - А если оно увлекает в пучину? - Надо погрузиться в нее, брат. - Ты так полагаешь? - Да. - Я с тобой не согласен, и на твоем месте... - Что бы ты сделал, Анн? - Во всяком случае, я бы выведал ее имя, возраст, На твоем месте... - Анн, Анн, ты ее не знаешь. - Но тебя-то я знаю. Как так, Анри, у тебя было пятьдесят тысяч экю, которые я вручил тебе, когда король подарил мне в день моего рождения сто тысяч... - Они до сих пор лежат у меня в сундуке, Анн: ни одно не истрачено. - Тем хуже, клянусь богом. Если бы они не лежали у тебя в сундуке, эта женщина лежала бы у тебя в алькове. - О, брат! - Никаких там "о, брат": обыкновенного слугу подкупают за десять экю, хорошего за сто, отличного за тысячу, самого расчудесного за три тысячи. Ну, представим себе феникса среди слуг, возмечтаем о божестве верности, и за двадцать тысяч экю - клянусь папой - он будет твоим. Таким образом, у тебя остается сто тридцать тысяч ливров, чтобы оплатить феникса среди женщин, которого тебе поставит феникс среди слуг. Анри, друг мой, ты просто дурак. - Анн, - со вздохом произнес Анри, - есть люди, которые не продаются, есть сердца, которых не купить и королю. Жуаез успокоился. - Хорошо, согласен, - сказал он. - Но нет таких, которые бы не отдались кому-нибудь. - Это другое дело! - Ну, так что же ты сделал для того, чтобы эта бесчувственная красавица отдала тебе свое сердце? - Я убежден, Анн, что сделал все для меня возможное. |
