|
- Затем около ста тысяч парижан. - Ну и вояки! - Достаточно хорошие, чтобы наделать тебе неприятностей, мой король. Итак, сто тысяч плюс шесть тысяч, итого - сто шесть тысяч! Затем парламент, папа, испанцы, господин кардинал де Бурбон, фламандцы, Генрих Наваррский, герцог Анжуйский. - Ну что, твой список еще не пришел к концу? - с досадой спросил король. - Да нет же! Остается еще три категории людей. - Говори. - Сильно против тебя настроенных. - Говори же. - Прежде всего католики. - Ах да. Я ведь истребил только три четверти гугенотов. - Затем гугеноты, потому что ты на три четверти истребил их. - Ну, разумеется. А третьи? - Что ты скажешь о политиках, Генрике? - Да, да, о тех, кто не желает ни меня, ни моего брата, ни господина де Гиза. - Но кто не имеет ничего против твоего наваррского зятя! - С тем чтобы он отрекся от своей веры. - Вот уж пустяки! Очень это его смутит! - Но помилуй! Люди, о которых ты мне говоришь... - Ну? - Это вся Франция? - Вот именно. Я лигист, и это мои силы. Ну же, ну - сложи и сравни. - Мы шутим, не так ли, Шико? - промолвил Генрих, чувствуя, как его все же пробирает дрожь. - По-моему, сейчас не до шуток, ведь ты, бедный мой Генрике, один против всех. Лицо Генриха приобрело выражение подлинно царственного достоинства. - Да, я один, - сказал он, - но и повелитель один я. Ты показал мне целую армию, отлично. А теперь покажи-ка мне вождя! О, ты, конечно, назовешь господина де Гиза! Но разве ты не видишь, что я держу его в Нанси. Господина де Майена? Ты сам сказал, что он в Суассоне. Герцог Анжуйский? Ты знаешь, что он в Брюсселе. Король Наваррский? Он в По. Что касается меня, то я, разумеется, один, но у себя я свободен и могу видеть, откуда идет враг, как охотник, стоящий среди поля, видит, как из окружающих его лесов выбегает или вылетает дичь. Шико почесал нос. Король решил, что он побежден. - Что ты мне на это ответишь? - спросил Генрих. - Что ты, Генрике, как всегда, красноречив. У тебя остается твой язык; действительно, это не так мало, как я думал, с чем тебя и поздравляю. Но в твоей речи есть одно уязвимое место. - Какое? - О, бог мой, пустяки, почти ничего, одна риторическая фигура. Уязвимое твое сравнение. - В чем же? - А в том, что ты воображаешь себя охотником, подстерегающим из засады дичь, я же полагаю, ты, напротив, дичь, которую охотник преследует до самой ее норы. - Шико! - Ну, хорошо, ты, сидящий в засаде, кого ты увидел?! - Да никого, черт побери! - А между тем кто-то появился. - Кто? - Одна женщина. - Моя сестрица Марго? - Нет, герцогиня Монпансье. - Она! В Париже? - Ну, конечно, бог ты мой. |
