Она на миг задумалась, потом сказала:

— Вы не спрашиваете меня, зачем я пришла.

— Я и себя об этом не спрашиваю… Впрочем, нам ведь все равно нужно было встретиться… Чтобы расстаться.

— А как они называют вас? Ваши друзья? — неожиданно спросила она. — Они же не говорят «Тот, с бородой» или «Высокий»… Вы когда-нибудь были ребенком? Вас качала на руках женщина, называла по имени?

По его лицу скользнула тень.

— Да, — негромко произнес он. — Я же говорил вам, я — просто человек, не дьявол и не полубог. И на свет я появился не из морской пены и не в ведьмином котле, — улыбнулся он. — У меня были родители… А люди зовут меня Джордж Манфред.

— Джордж, — повторила она так, будто произносила незнакомое слово, стараясь его запомнить. — Джордж Манфред. — Девушка долго смотрела на него, потом нахмурилась.

— Что во мне так вас раздражает? — поинтересовался он.

— Ничего, — быстро ответила она. — Только я… Я не могу понять… Вы не такой…

— Как вы ожидали? — Она наклонила голову, словно смущенная его догадкой. — Вы ожидали увидеть меня ликующим? Или приготовившимся защищаться? — Она снова кивнула. — Нет, — продолжил он, — с этим покончено. Я не праздную победу. Мне достаточно того, что сила ваших друзей пошатнулась. Вы и их поражение для меня никак не связаны.

— Я не лучше и не хуже их, — с вызовом бросила она.

— Когда закончится это безумие, вы будете лучше их, — с серьезным видом возразил он. — Когда вы поймете, что созданы не для того, чтобы положить свою молодую жизнь на алтарь анархизма.

Он подался вперед, взял ее безвольную руку и накрыл своей ладонью.

— Дитя мое, вы должны оставить это занятие, — мягко сказал он. — Забудьте о своем кошмарном прошлом… Просто выбросьте его из головы, считайте, что Красной сотни никогда не существовало.

Она не отдернула руки и не стала сдерживать слезы, которые выступили на глазах. Что-то проникло в ее душу… какое-то влияние, не поддающееся ни описанию, ни определению, какой-то чудесный элемент, который растворил то, что было прочнее гранита и стали, расплавил то, что она считала своим сердцем, из-за чего ее разом покинули силы, и она задрожала всем телом.

— Мария, если вы знаете, что такое материнская любовь, — каким же мягким был его тихий голос! — подумайте: вы когда-нибудь понимали, чем для вашей матери была ваша хрупкая маленькая жизнь? Какой она видела вас в будущем? На какие страдания она шла ради вас? И все это ради чего? Ради того, чтобы руки, которые она целовала, проливали человеческую кровь? Неужели она молила Бога, чтобы он укрепил ваше здоровье и очистил душу, только лишь ради того, чтобы дары его были прокляты этим прекрасным миром?

По-отцовски ласково он привлек ее к себе, и она, упав перед ним на колени, прижалась мокрым от слез лицом к его груди.

Его крепкие руки обняли девушку, он погладил ее волосы.

— Я скверная женщина, — сквозь слезы пролепетала она. — Скверная! Скверная!..

— Тише, — печально промолвил он. — Давайте судить о скверне не по поступкам нашим, а по намерениям, пусть даже их считают ошибочными, пусть даже они противоречат законам.

Но слезы душили ее все сильнее, и она вцепилась в него обеими руками, как будто боялась, что он сейчас встанет и уйдет.

Он говорил с ней, как с испуганным ребенком, журил ее, мягко подтрунивал, и постепенно она успокаивалась.