А раньше,  бывало,  когда  Дая  расчесывала  их  -  будто  золотое  сияние

вспыхивало.

   - Мне  кажется...  Любимый,  я...  эй,  я  больше  не  могу  дышать!  -

воскликнула она.

   Я все это помню. Черт побери, вот сейчас я написал это и сразу  мурашки

по телу, - прямо как тогда; это нынешнее ощущение ничуть  не  лучше  того,

прежнего.

   - Слушай, не знаю... Успокойся, постарайся  дышать  медленно  и  ровно.

Выйдем на следующей...

   Привстав, она попробовала потянуться, тряся головой  и  плача.  Дая  то

всхлипывала,  то  задыхалась  от  удушья.  Она  хватала  воздух  немеющими

пальцами, будто пытаясь уцепиться за него, вырвать оттуда хотя  бы  глоток

жизни - и все это время я беспомощно стоял как будто это  все  происходило

не со мной, как будто я все это видел в кино. С Даей этого просто не могло

случиться. С кем-нибудь в книге - ради бога, но только не с Даей. В  конце

концов она вся изогнулась, ее вырвало. Что же было делать? Я держал ее  за

руку, гладил ее, наверное, я тоже плакал. Конечно же, она не могла  больше

дышать через противогаз: маска была забита рвотой. Дая сорвала и отбросила

ее. Я попытался отдать ей свою, но она отвела мои руки.

   Лицо Дай  побагровело  и  все  покрылось  лиловыми  пятнами.  Она  дико

взглянула на меня, ее губы что-то прошептали. Как  будто  ища  опоры,  Дая

прижалась ко мне, глаза ее устало закрылись, и голова бессильно упала  мне

на плечо.

   Люди,  сидевшие  напротив,  отвели  глаза.  Все  восемь  остановок  они

избегали встречаться со мной взглядом, будто бы все  это  происходило  лет

пять назад и я был нью-йоркским пьянчужкой, всем своим видом смущавшим их.

   Так мы и ехали, пока не вернулись обратно на Манхэттен. Все это время я

держал Даю на коленях. Когда мы доехали до Четвертой улицы, я взял ее тело

на руки и вышел из вагона. Я не очень сильный, но все же смог  донести  ее

до угла Шестой авеню и Восьмой улицы. Вокруг не было ни души, небо  слегка

отсвечивало  зеленым.  Мне  часто   приходилось   останавливаться,   чтобы

передохнуть.

   В конце концов я дошел до книжного магазина "Марборо"  на  Восьмой.  Ну

да, там-то мы впервые и встретились. В среду, 15 ноября 1967 года. Я тогда

там работал. Это было не так давно.

   В магазине я смахнул с прилавка весь мусор и книги,  громоздившиеся  на

нем, и аккуратно положил на освободившееся место ее тело.

   Под голову ей я подложил два толстых справочника книжных  новинок.  Как

бы мне хотелось, чтобы она лежала здесь вместе с Джорджи, но я понятия  не

имею, что сделали с тельцем нашего ребенка. Подумав, я вложил  в  ее  руку

экземпляр своего первого романа. Я поцеловал ее.

   Вот. Это была Дая, моя жена: 3 сент. 1945 - 15 нояб. 1967.

   Мне нужно было все это высказать. Не знаю, какую реакцию  этот  рассказ

вызовет у вас. Конечно уж, никаких эмоций (черт, _сейчас_ даже у  человека

такой рассказ не вызвал бы никаких эмоций; правда, людей уже не осталось),

и мне никак не придумать ничего, что могло бы заменить их для вас.  И  вот

теперь умер мой ребенок, моя жена и.