Посмотрел вслед, чтобы убедиться, что точно все уехали, аккуратно закрыл за собой калитку, и пошел к себе. Срочно надо узнавать местные новости, а не вот это всё. Позвонил Антонову. Температура в норме, кашля нет, симптомов интоксикации тоже. Продолжают генералить лабораторию. Просят пожрать. Вот и славно. Болели бы, не до еды было.

Вызвал Малышева и затребовал температурные листы по пациентам и персоналу. Я и так пропустил несколько часов. Но здесь никаких новостей, всё, как и было. Хотя...

– Андрей Германович, дайте ка предыдущий лист. Медсестры Тумановой, да? Ага, спасибо. И вот еще перед этим был сестринский какой то... Васина? Замечательно.

Я положил листики рядом и ткнул в ближний ко мне, васинский:

– Найдите хоть одно отличие. Ну, знаете, как в журналах картиночки.

Малышев перевел взгляд с одного столбца цифр на другой. И еще. Потом до него дошло:

– Не мерили температуру. Писали одинаковые значения, одна десятая вверх, потом вниз.

– Молодец. Примерно наказать рублем. Контроль усилить. И всем еще раз довести серьезность, черт возьми, ситуации! Дифтерия – это не шутки!

Ну вот, подчиненных озадачил, теперь надо быстренько сделать неприятные вещи. Чтобы не вспоминать потом.

В столе у Должикова нашел пачку самой дешевой писчей бумаги, он ее для черновиков держит. Взял верхний листик, потертый и даже чуть обтрепанный с одной стороны. Пойдет. Самое то. Сел и начал писать: «Господин де Монтебелло...». Тут мне позвонил Чириков, начал долго и путанно объяснять, что город задолжал скорой выплаты по пациентам, а в связи с большим количеством выездов по Ходынке – сумма еще больше увеличилась. Мы вышли в серьезный минус. Просил, пока Великий князь в городе, подключить административный ресурс и надавить на бюджетный комитет городской Думы. Директор все страдал, описывал наши беды. А я рисовал на полях письма виселицы.

– Федор Ильич! Я вас услышал, предприму все шаги для выбивания средств из Думы. Если не получится через Сергея Александровича – лично съезжу на Воздвиженку и красной краской напишу на дверях Думы «Верните наши деньги».

Я услышал, как поперхнулся и закашлялся директор.

– Ну зачем же так нелюбезно, Евгений Александрович... Нам после такого гнутый полушки не заплатят!

– Это была шутка, Федор Ильич! Разъединяюсь.

Я положил трубку, посмотрел на письмо. Черт, испортил лист этими виселицами! Хотя...

Ничего, не обидится французик. Я за спасение природы, из за такой ерунды заново начинать не буду. Продолжим: «Выполняя волю моего императора, приношу извинения за досадный инцидент, который случился между нами 18 мая сего года».

Добавить еще что то? Так с меня только это требовали. Подписаться надо. «Русский дворянин, доктор медицины, профессор Евгений Баталов».

И кому это неймется? Телефон для того, чтобы я мог звонить в нужный момент, а не для всяких личностей, которым делать нечего.

– «Русский медик», Баталов, – буркнул я в трубку.

– Как хорошо, что я вас застал! Евгений Александрович, это Данилкин. Адриан, из клиники факультетской хирургии. Вы мне еще практику на Арбате передавали.

– Помню. Чем могу быть полезен? – я промокнул письмо пресс маше, убрал в конверт.

– Профессор Бобров порекомендовал вам телефонировать и проконсультироваться. Я сегодня дежурю, а вечером намечается операция. Больного еще не привезли, но есть подозрение на газовую гангрену. Какую тактику вы бы порекомендовали?

Я тяжело вздохнул. Он что, на лекции совсем не ходил? Учебники читать религия запрещает? Зачем его Бобров у себя держит?

– Просто же, Адриан. Высокая гильотинная ампутация.