— Какая ловкая до пляски — страсть!

— Да и вы, Григорий Ефимович, — огонь! — И вдруг, словно сомневаясь в своей правоте, слабым голосом произнесла: — И всё же, святой отец, блуд небось дело греховное, а?

Распутин проглотил устрицу, поднял глаза к роскоши расписанному потолку и, словно священник на проповеди, назидательно произнёс:

— Единым раскаянием человечество и спасается! Хочешь, душу свою сберечь, надо согрешить, дабы явить пред лик Господень своё покаяние. Не велика мудрость, но необходимо выразумение ея, понимание в полноте всей, — перешёл на обыденный тон. — Так что, Зинуля не сомневайся, не отвращай своего лица от чувств моих. Тогда получишь вот это, — он полез в глубокий брючный карман и выудил оттуда смятые бумаги.

Зинаида застенчиво опустила пушистые ресницы, согласно кивнула головой. Она протянула за бумагами руку, но Распутин рассмеялся.

— Не спеши к капусте, пока не подпустят! — И он, хитро улыбнувшись, спрятал бумаги. — Что, мадерца вкусна? Ты, граф, не пьёшь? Так будь здоров! — Распутин махом опрокинул вино в широкую красную пасть. — Пойдём, граф, в кабинет. Там барыньки нас ждут…

Соколов усмехнулся:

— Нет! Твои бабёшки на меня скуку нагоняют.

— Напрасно так говоришь! — Кивнул в сторону Горького: — Сейчас Максимыч тебя в революционеры обратит, — и громко рассмеялся. Обхватив одной ручищей Зинаиду, другой широко размахивая, Распутин отправился в кабинет. Со всех сторон неслись приветствия:

— Здравствуйте, святой отец! Наше вам почтение…

Распутин не отвечал. Он что-то говорил в ухо Зинаиды.

За ними было заторопились Соедов и Отто Дитрих.

Распутин топнул ногой:

— Пошли вон! Ишь, прыткие…

Горький задумчиво покачал головой:

— Только в России всякое ничтожество может менять премьер-министров! — Повторил: — Какая нелепая страна.

Скиталец, изрядно захмелевший, щипнул струны гуслей:

Горький, прикрыв веки, неожиданно громко вскрикнул:

Веселье продолжалось, но без Соколова. Гений сыска отбыл домой.

Глава III

СЕТИ ШПИОНАЖА

Уже на другой день ранним утром филёры прибыли на точку. Недалеко от слияния Яузы с Москвой-рекой стояла Мазуринская богадельня. Здесь нашли приют сто женщин — из купеческих домов или московских старинных мещан.

С дозволения смотрителей богадельни супругов Добромысловых филёры втайне от насельников забрались на чердак. Они притащили с собой плетёную корзину с бутылками пива «Калинкин», бутерброды с колбасой и полевой бинокль.

Бревенчатый дом за сплошным забором, расположенный напротив, был как на ладони. Началось наружное наблюдение.

Как раз в это время в доме № 19 по Садовой-Спасской на лифте поднялся на шестой этаж фельдъегерь. Соколов принимал душ. Мари постучала в дверь, приоткрыла её:

— Аполлинарий Николаевич, простите! Вам срочный пакет от Государя.

Соколов сломал сургучную печать. На плотной слоновой бумаге синими чернилами твёрдым разгонистым почерком было начертано:

«Совершенно конфиденциально

Аполлинарий Николаевич, крайне необходимо встретиться дело серьёзное, не терпящее промедления. Буду признателен, если сегодня же выедете в Петроград. На вокзале Вас встретят.

Николай».

Вечером того же дня Соколов входил в жарко протопленный, пропахший кожей диванов, ароматом дорогих духов и сигар вагон первого класса.