|
- Дверь открыта, - бесстрастно произнес старик. - Входите! Отбросьте сомнения. Многие жаждут, но не многие удостаиваются этого. Вы заслужили - входите! Арцеулов вспомнил, что уже видел это сквозь серебряный перстень, сквозь льющийся из ночной темноты лунный свет. Светящаяся дверь в темной пещере. Только тогда - в видении - он стоял у прохода. И рядом был кто-то, кого он тогда не узнал. - Нет! - это отрубил Степа. - Спасибо, батя, но я уж здесь останусь. Старик махнул ладонью, и все исчезло. Вместо золотистого тумана вновь проступил грубый камень. Повеяло привычным зимним морозом. - Чего же вы хотите? - в голосе старика чувствовалось удивление. - Понять, - ответил Арцеулов. - Вы говорили о пути, который мы должны были пройти. Что вы имели в виду? - Не жалейте о нем. Он был не лучше и не хуже, чем у тысяч ваших сверстников. Он никогда не привел бы вас к этой двери. - Это как? - вмешался Косухин. - Все мы, прошу прощения, там будем. - Не все. Большинству придется много раз проходить путь, прежде чем они заслужат право войти сюда. Косухин был сбит с толку. Отреагировал капитан: - И все-таки. Вы говорили о том, что нам было суждено... - Хорошо. Вы хотите знать об этом? Что ж, сейчас вы вспомните то, что должно было произойти. Вспоминайте! "Это как?" - подумал недоверчивый Степа, но тут же перед его глазами ясно встала картина - он, вместе с другими, провожает на хорошо знакомом черемховском вокзале отряд повстанцев, направляющийся в восставший Иркутск. Косухин стал вспоминать, кого же отправили на помощь к товарищу Чудову, и вдруг сообразил - тогда, в начала января, в Иркутск уезжал он сам, Косухин. Он удивился, но тут увидел другую картину - он входит в Иркутск, но не в памятный ему, зимний, а в теплый, весенний, и под его латаными сапогами хлюпают мартовские лужи. А затем он увидел себя в эшелоне, мчащемся через тайгу. Мелькнул перед глазами силуэт Казанского вокзала, а потом он вспомнил себя, но уже немного другого, в новенькой командирской форме, стоящим впереди шеренги таких же молодых командиров, и товарищ Троцкий, пламенный Лев Революции, вручает ему орден, но не тот, сданный в особый отдел Сиббюро, а новенький, и на его рукаве краснеет широкая нашивка. А дальше воспоминания - ясные и четкие, словно все это действительно происходило, - нахлынули разом. Косухин увидел себя в густой толпе, запрудившей Главную площадь Столицы. Стояла ночь, горели костры, и на душе было горько и тревожно. Он успел заметить у себя в руках большой венок из еловых веток с черно-красными лентами, на которых было что-то написано свежей серебрянкой. Затем перед глазами поплыли совершенно незнакомые картины - далекий край - но не Сибирь, а что-то совсем другое. Тысячи людей с тачками и лопатами запрудили гигантскую долину, а вдали - контуры чего-то огромного, что-то сооружается здесь. |
