Не обращая ни на кого внимания, монах запрыгнул в телегу и опустил за собой занавески.

    Мартин рассматривал неожиданного исповедника без всякого интереса. Глаза его уже туманились.

    -  У нас с тобой мало времени, - сказал ему монах.

    -  Из какой задницы ты вылез, святоша? - осведомился умирающий.

    -  Какая разница?

    -  И то верно. - Мартин опустил ресницы. - Скажи, это правда, что на груди у меня сидят бесы?

    -  Нет, - тут же ответил монах. - Во всяком случае, я их не вижу.

    -  Так и думал, что проклятая сука все врет.

    -  Ты умираешь, - сказал монах негромко. - Тебе лучше примириться с небом и с самим собой.

    -  Я ландскнехт, - проворчал Мартин. - Мы все тут прокляты. Ты видел наше знамя?

    -  Да, - сказал монах.

    -  Я сам купал его в крови. - Мартин открыл глаза, яростно блеснул белками.

    -  Я отпущу тебе грехи, - спокойно произнес монах. - Для того меня и позвали.

    -  Ну, спрашивай, только учти: я перезабыл все молитвы. Ты уж подскажи мне, какие слова принято говорить на исповеди.

    -  Не надо слов, какие принято говорить. Ты еще помнишь десять заповедей?

    -  Я убивал, - заговорил Мартин, прикрыв веки. - Я крал. Я лжесвидетельствовал. Я прелюбодействовал…

    -  Значит, госпожа Осень приходит к деревьям, а не к людям, так, мама?

    -  Да, сынок. К людям приходит только Смерть.

    Когда тело Мартина, завернутое в старую мешковину, забросали сырой землей и воткнули в свежую могилу две палки, связанные крестообразно, капитан жестом подозвал к себе монаха. Тот подошел, почти не оскальзываясь на мокрой глине, остановился в двух шагах, откинул с лица капюшон.

    Нехорошее лицо у монаха. Угрюмое, с тяжелым подбородком, рубленым носом. И губы сложены надменно, изогнуты, как сарацинский лук. При виде таких служителей божьих суеверные бабы спешат обмахнуться крестом.

    -  Уж очень вовремя ты появился, - сказал ему Агильберт вместо благодарности. - Мои люди впали бы в уныние, если бы знали, что им предстоит умереть без исповеди.

    -  Иисус сказал: «Исповедуйтесь друг другу», - напомнил монах, глядя на капитана своими странными, очень светлыми глазами.

    -  Всегда лучше, когда работу делает профессионал, - возразил Агильберт. - Мои ландскнехты обучены убивать. Смею тебя заверить, они делают это добросовестно. А ты обучен отпускать им грехи. Пусть каждый будет занят своим делом, и в мире воцарится госпожа Гармония.

    Монах шевельнул бровями и еле заметно раздвинул губы в усмешке, которая была и не усмешкой вовсе.

    -  Ты что-то хотел мне сказать.

    -  Да. Оставайся с нами, - прямо предложил Агильберт. - Ты бродяга, как мы, привык к походной жизни. И ума у тебя побольше, чем у нашего Валентина. Не станешь соваться под пули.

    -  Валентин? - переспросил монах. - Так звали вашего капеллана?

    Агильберт кивнул.

    -  Храбрец был, - добавил капитан, желая показать этому незнакомому монаху, как велика понесенная отрядом потеря и как мало надежды ее возместить.