Хозяин трактира уныло глядел, как к нему, радостно скаля зубы, приближаются головорезы. Заранее подсчитывал убытки, наученный многолетним опытом. Заодно опытным глазом определил в этой пестрой толпе главаря - вон тот, рыжий, слева идет. Ох, и противная же рожа. У такого снега зимой не допросишься, а довод один - двуручный меч, который несет, положив на шею. Ножны бедные, зато меч богатый - это издалека видать.

    Нет, очень не понравился капитан наемников деревенскому трактирщику. От рыжего, да еще с обильной проседью добра не жди. Нос крюком, рот прямой, от веснушек кожи не видать, глаза серые с желтыми точками, как у зверя.

    Рыжий жестом подозвал к себе трактирщика, сунул всего один гульден, зато гонору проявил потом на все сорок.

    Ремедий отвел лошадь на конюшню, самовластно забрал сено из других яслей и все отдал солдатской кляче. Хозяин даже заглядывать туда побоялся. У Ремедия косая сажень в плечах, морда угрюмая, туповатая - сразу видно, что парень деревенский и умом не изобилен. Обтер Ремедий руки от навоза и явился в дом, туда, где у остальных уже трещало за ушами.

    Хозяйка на кухне только успевала поворачиваться, когда ее размашисто хлопнули по увесистому заду. Женщина так и замерла с половником в руке. Греховодники, ей уж под пятьдесят, сыновей вырастила. Потом осторожно обернулась и увидела прямо перед собой солдатскую рожу. Остроносую, хитрую.

    -  Зажарь-ка, матушка, - ухмыляясь, сказал Шальк и сунул ей поросенка.

    С розовой тушки тяжко капала кровь.

    -  Святые угодники, - охнула женщина, приседая.

    -  Со святыми - к нашему капеллану, матушка, - заявил Шальк.

    -  Это же господина Шульца свинка, - запричитала женщина.

    -  Делай лучше, что говорят.

    -  Так… постный день нынче, - глупо сказал хозяйка, не решаясь дотронуться до краденого.

    Солдат ткнул ей убитым поросенком в лицо, так что она машинально подхватила тушку.

    -  Я и по постным краду, - сообщил Шальк и вышел, хлопнув дверью кухни.

    С беленой стены сорвался и упал медный тазик для варки варенья. Женщина беспомощно всхлипнула и взялась за нож.

    Низкий дощатый потолок у трактира. Лавки до блеска отполированы задницами - еще дед нынешнего владельца содержал заведение. А тогда строили не то, что сейчас. На века строили.

    Отчаянно коптили толстые сальные свечи, галдели голоса. Сегодня деревенские старались обходить трактир стороной. Весь о прибытии отряда наемников облетела деревню за полчаса до того, как телега увязла в грязи перед домом почтенного Оттона Мейнера.

    Под поросенка хорошо пошло светлое пиво. Зашлепали о скамью игральные карты. От засаленных кожаных карт пахнет костерным дымом. Ремедий опять проигрался, простая душа, хотя даже капеллан видит, что Шальк и Радульф безбожно жульничают. И Агильберт, конечно, видит. Но молчит, только зубы скалит. Плюнув, Ремедий отдал последний гульден, залпом допил свое пиво и ушел спать в телегу, брошенную на улице.

    Капитан жестом подозвал к себе хозяина, велел сесть. Тот присел на краешек скамьи, обреченно уставился в волчьи глаза Агильберта.

    -  Ну, и как называется эта чертова дыра? - спросил капитан, помолчав

    -  для острастки.

    -  Унтерайзесхайм…

    -  Далеко ли до Страсбурга?

    -  Вы погостите у нас, господин? - очень осторожно полюбопытствовал трактирщик.

    Капитан захохотал, сверкая зубами.