Так что же она скажет ему после первых объятий и поцелуев? Как сформулировать те вопросы, которые так и вертятся на языке? И как ей самой разрешить наиглавнейшую проблему: что может служить гарантией правдивости его ответов?

Она назвала его «мой ангел». В этом не было ничего дурного. Она так чувствовала в тот момент. Да и для его самолюбия это приятно…

В том прошлом, в далекость которого верилось с таким трудом, она частенько называла его именно так: мой ангел. Ему и впрямь случалось бывать сущим ангелом, однако, как ни крути, он был, по своему рождению, наполовину дьяволом – злым, падшим ангелом. Был и остается. И об этом она забывать не смеет. Особенно сегодняшним вечером.

Мальчишкой он иногда врал – очень убедительно и не один раз. К примеру, всего несколько месяцев назад – то бишь почти двадцать восемь лет назад – он отколол краешек мраморной доски в квартире у Минни и Романа и сумел убедить ее и Кастиветов в том, что он не только не виноват, но и…

Новый стук в дверь.

У нее опять подпрыгнуло и остановилось сердце.

И снова облегчение.

– Обслуживание! Шампанское, мэм. Подарок администрации.

Что за неугомонное начальство в этом отеле!

Она даже не потрудилась обернуться, лишь чуть повела головой и скосила глаза.

Очень молодой, в знакомом красном форменном пиджаке очередной официант катил перед собой столик с серебряным ведерком, из которого торчало горлышко обложенной льдом бутылки.

Розмари вздохнула и меланхолично произнесла:

– Спасибо. Поставьте, пожалуйста, ведерко вон туда, на стойку.

Она прикрыла глаза и вернулась к прерванной мысли.

В возрасте пяти с половиной лет Энди ухитрился обмануть трех взрослых и отнюдь не доверчивых людей: доказал им как дважды два четыре, что он не только не…

– Разве мы не обнимемся хотя бы разок перед тем, как я открою эту бутылку?

Розмари резко повернулась на голос за спиной. Официант все еще стоял возле стойки бара и с нежной улыбкой смотрел на нее. Господи, да это же Энди! Красивый, как Иисус с картинки. Обеими руками он откинул прекрасные длинные волосы со лба. На щеках, поверх бородки, играл здоровый румянец. Глаза ласково светились.

– Извини за этот маскарад, – сказал он, указывая на свой форменный красный пиджак с золотыми пуговицами и непременным значком «Я люблю Энди». – Не хотел привлекать внимания.

Энди сорвал душившую его обязательную для отельной прислуги черную бабочку и медленно двинулся к матери, широко разведя руки в стороны.

Пошли объятия, поцелуи, вздохи и охи, взаимное сглаживание и слезы, слезы, слезы – словом, о шампанском вспомнили лишь парой насквозь мокрых носовых платков позже.

Энди обернул ледяную бутылку салфеткой и с ловкостью клубного завсегдатая мигом высадил пробку, без хлопка и не пролив ни капли драгоценной влаги.

Розмари со смешком осведомилась:

– Где ты раздобыл весь этот реквизит?

– Внизу, в баре, – сказал Энди, присоединяясь к ее смеху. – Одолжил у одного официанта. Взял с него клятву помалкивать. Ты не представляешь, с какой охотой люди помогают мне! Иногда диву даешься.

Он не спеша налил себе полный бокал. Затем, с той же торжественной медлительностью, наполнил до краев бокал матери.

Так ни на секунду и не присев, по‑прежнему стоя, они молча взяли бокалы и несколько секунд в полной тишине смотрели друг на друга поверх белой пены, оседающей навстречу золотистым пузырькам.

– Словами не скажешь, – произнес Энди. – Давай просто…

Все так же неотрывно глядя друг другу в глаза, они чокнулись и осушили до дна свои бокалы.