– Хорошо, договорились, – очень серьезно сказала Розмари.

– Когда Энди в отъезде, – продолжал Джо, – или просто очень занят, но я ему не нужен, поищите меня возле киоска с прохладительными напитками на сороковом этаже, рядом со спортивным залом. Я там частенько сшиваюсь, когда делать нечего. Случается, и в спортивный зал зайду. А живу я, считай, через дорогу – на Девятой авеню. Так что при необходимости обращайтесь ко мне без всяких сомнений.

– Непременно, – кивнула Розмари. – Вот только вашу фамилию я не знаю.

Он тяжело вздохнул, будто хотел попенять: и далась вам моя фамилия…

– Маффия, – сказал Джо. И добавил, грозно тряхнув в воздухе двумя пальцами:

– Только с двумя «ф». Если у вас уже возникли вопросы, отвечаю сразу: к мафии я никакого отношения не имею, зато уважают меня, как будто имею.

Розмари рассмеялась:

– Какой вы ершистый! Я думаю, вы бы заставили себя уважать, будь вы даже каким‑нибудь Смитом или Джонсом.

Сзади к ней снова подкралась Диана Калем.

– Розмари, милая, – сказала она, почти властно беря маму Энди за локоть, – с вами хочет познакомиться Крейг, директор нашей телеслужбы.

Розмари сделала шаг навстречу Крейгу.

– Не забудьте, выезжаем завтра в полдень, – бросил ей вдогонку Джо. – Будьте готовы к этому времени!

Ей не хотелось обидеть Джо Маффию – как бы он не подумал, что им пренебрегают, – и первые четверть часа поездки Розмари активно поддерживала разговор втроем. Не потому, что хотела показать свою демократичность по отношению к шоферу, а потому, что Джо нравился ей как человек.

Не отрывая взгляда от дороги, Джо с живостью пояснил ей, чем «Викинги» лучше «Ковбоев» и почему они непременно выйдут в финал. А она шутливо поведала Джо и сыну о том, как ее «достали» обязательные выходы на балкон спальни – поприветствовать толпы зевак внизу. В такие моменты она кажется себе самозваной принцессой.

Но когда они выезжали из туннеля Линкольна, Розмари ощутила, что довольно светской болтовни. Надо серьезно побеседовать с сыном. Во время подходящей паузы в разговоре она сделала едва приметный знак Энди, тот понял ее и нажал кнопку на подлокотнике справа от себя. С легким шорохом поднялась перегородка из толстого затемненного стекла и наглухо отделила их от передней части машины. Теперь Розмари видела перед собой лишь контур шоферской головы, размытый образ его лысеющей макушки.

Она осталась наедине с Энди как бы в уютной тихой комнатке, где царила тень и прохлада. Если машину слегка и покачивало на отменно ровном скоростном шоссе, то приятно, ненавязчиво.

Скосившись на перегородку, Розмари прошептала:

– Энди, мне так не по себе от того, что приходится взвешивать каждое слово, когда я говорю о Ги, о разводе и о…

– Да брось ты, мама, – ласково остановил ее Энди. – Один разочек оступилась за всю пресс‑конференцию. Не велика беда!

– А каково мне будет отвечать на вопросы о Минни и Романе!

Он почти равнодушно пожал плечами:

– Ну так плюнь на все эти интервью. Если они не доставляют тебе радости, а только душу бередят и заставляют смущаться и ловчить, – ты просто больше не встречайся с журналистами. Но лично мне кажется, что ты держалась молодцом и говорила замечательно. Вот, пробеги глазами.

Он вынул из кейса пару газет таблоидного формата, выходящих миллионными тиражами. На первой странице каждой было огромное фото: Энди целует свою мать в щеку во время пресс‑конференции.