На Брук было синее платье, под стать костюму брата, и снежно‑белый передник.

Гости встретили появление индейки дружными аплодисментами.

Все лица были чудесным образом облагорожены дивными отблесками богато накрытого стола: казалось, свет упруго отскакивает от белой скатерти, от белого фарфора, от серебра и прозрачных бокалов – чтобы лечь восхитительными бликами на физиономии присутствующих, превращая их из просто гостей в Сотрапезников.

Брук, словно выполнив некое священнодействие, медленно отошла от стола.

Майк возбужденно потряс ножом и двурогой вилкой и громыхнул:

– Ура бесценной Брук! Ты бесподобна! И да здравствует наша повариха Дина! Виват!

Розмари сидела по левую руку от Ван Бурена. Аплодируя Брук и Дине, она с интересом разглядывала гостей.

Их было по двенадцать с каждой стороны длиннейшего стола. Все мужчины – все! – были одеты одинаково: белая сорочка, красный галстук, синий костюм. Цвета республиканцев, хотя здесь собрались «отщепенцы», представители отколовшегося крыла республиканской партии.

Значок «Я люблю Энди», разного размера и формы, имелся на груди у каждого – за вычетом, конечно, самого «Великого Психоманипулятора».

Энди, в синем костюме, белой сорочке и с красным галстуком, был так красив, что Розмари надолго задержала на нем глаза – не могла налюбоваться. Наконец‑то, в кои‑то веки, он одет более или менее благопристойно. А то все джинсы да курточки!

– Друзья мои! – провозгласил ван Бурен, отложив нож и двурогую вилку и с торжественным видом дождавшись полной тишины. – Прежде чем мы продолжим… – Он с улыбкой обвел глазами всех гостей и остановил взгляд на самом почетном из них. – Энди, не окажешь ли ты нам честь, прочитав молитву?

– Нет, сэр, – улыбнулся в ответ Энди. – Разве я посмею, когда за столом присутствует сам Роб Паттерсон!

Раздался гул одобрительных голосов. Марк Мид, исполнительный директор возглавляемого Паттерсоном Христианского консорциума, отрываясь от своей хорошенькой соседки слева, которой он что‑то нашептывал, крикнул через стол:

– В самую точку, старина! Молодец, Энди! Паттерсон, сидевший справа от Розмари, встал и чинно изрек:

– Спасибо, Энди. Никогда в своей жизни не был польщен так, как этими твоими словами. А теперь прошу всех взяться за руки…

Розмари встретилась взглядом с сыном. Энди быстро подмигнул ей и, чтобы законспирировать свою проказу, сразу же потер глаз, словно в него что‑то попало.

После относительно короткой общей молитвы ван Бурен приступил к священнодействию: начал разрезать индейку на части. Поговаривали, что в этом искусстве ему нет равных.

И действительно, Майкл ван Бурен умел так проворно, так точно и с таким неописуемым шармом управиться с индейкой, что за этот спектакль можно было деньги брать со зрителей – как за представление фокусника.

Какой‑то остряк назвал этот мини‑спектакль па‑де‑де «День Благодарения» в исполнении жареной индейки и Майка ван Бурена. Особую прелесть номера составляло то, что «танцор», артистически и в лихом темпе орудуя ножом и вилкой, не прекращал болтать и балагурить.

Сейчас он обращался к матери Энди:

– Поскольку я сам в прошлом работал на телевидении, то могу, как бывший профессионал, в полной мере оценить, до какой степени вы блестяще держались во время съемок. От вас исходил такой покой, такая царственная сила и уверенность в себе – прямо ух!!!

– Спасибо, – сказала Розмари.

– Вы искренняя и чистосердечная, и это бросается в глаза. Искренность и чистосердечие – что может быть прекрасней в женщине?

– А в мужчине это недостатки? – лукаво спросила Розмари.