Энди ласково обнял ее и, посмеиваясь, легонько тряхнул.

– Ах, моя бедная малышка, – сказал он, осыпая поцелуями маковку ее головы, – солоно тебе пришлось среди этих надутых индюков и болтливых индюшек. Спасибо за мужество, большое спасибо. А кормят у ван Бурена недурственно. Какие блюда, какие подливки? Да и сервировка – ого‑го?

Розмари замычала что‑то в ответ, потом выпрямилась и заглянула сыну в глаза.

– Я сошла с ума, – сказала она, – или ужин действительно был затеян как почти точная копия картины Нормана Роквелла?

Энди округлил глаза, потом хлопнул себя по лбу.

– Да! Да! – воскликнул он. – Вот почему мне все время казалось, что я где‑то это видел! Ты совершенно права. Кругом сказочная белизна – и пятна неказистых, но внушительных бокалов…

– Ты вспомни еще синее платье Брук и ее белый передник! Насколько я помню, у Роквелла тоже есть подобная женская фигура. Нас прелестно разыграли!

Они еще посмеялись над милой выходкой ван Буренов и устало затихли. Машина на огромной скорости неслась вперед, приятно покачивая пассажиров.

Мимо летели придорожные огни, порой почти сливаясь в горизонтальные полосы.

– О, кстати! – вспомнила Розмари. – Насчет свечей. Я в каком‑то ролике слышала упоминание, но не разобралась…

– Это один наш проект, довольно большой, – пояснил Энди. – Расскажу попозже… Послушай, тебе не показалось, что Марк Мид – педик?

– Показалось. Хотя он вроде бы усиленно обхаживал и тискал свою соседку слева.

– В промежутках он кокетничал и заигрывал со мной. У меня уши распухли от его комплиментов.

– За мной тоже ухаживали, – со смехом заявила Розмари. – Ван Бурен весь вечер осыпал меня комплиментами, даже неловко было перед его женой. Я, оказывается, и чистосердечная, и искренняя.

– Это не лесть, а чистая правда.

– Да какая там правда! – вздохнула Розмари. – Весь мир обманываю перед телекамерами.

– Послушай, мы же договорились: если тебе претят интервью, Диана Калем сумеет изящно отфутболить любых журналистов и избавит тебя от бремени общения с прессой.

– А как быть с другими людьми? Ведь с кем‑то мне придется общаться.

Энди промолчал.

Отвернувшись друг от друга, они безмолвно смотрели на проносившийся за окнами пейзаж.

Джо сбросил скорость – въезжали в город.

– Надеюсь, ты понимаешь, отчего он вился вокруг тебя, – промолвил Энди, нарушая затянувшееся молчание.

– Ты о ком? – спросила Розмари, поворачивая голову в сторону сына.

– О ван Бурене.

– Почему он вился вокруг меня? Потому что я «искренняя и чистосердечная». И к тому же, опять‑таки по его словам, остроумная.

– И ты поверила во всю эту чушь? – сказал Энди, иронически хмыкнув. – Запомни, твое главное определение отныне – «нужная». Твоя подпись на какой‑нибудь петиции, или прокламации, или декларации поистине бесценна. Твое присутствие на каком‑либо событии будет выводить это событие на первую полосу. Достаточно прессе проведать, что ты благосклонна к ван Бурену, что ты встречаешься с ним – и его предвыборный рейтинг взлетит до небес.

Розмари сверлила сына недоверчивым взглядом.

– Да ну тебя, вечно ты шутишь! – наконец сказала она.

Энди рассмеялся:

– Мамочка, пора тебе врубиться в ситуацию. Ты теперь важная, влиятельная персона. Будешь решать судьбы мира, ибо народ возлюбит маму Энди еще больше, нежели самого Энди.

– Не издевайся! – сердито сказала она, шутливо ткнув его кулачком под ребра.