– Наверное, за нас говорит таннис, – улыбаясь, произнес Юрико.

– Таннис? – переспросила она.

– Благовоние. – Он указал на жаровню. – Добывается из листьев египетского растения, родственника индийской конопли.

– Так и думала, что я маленько под кайфом.

– Все мы чуть‑чуть под кайфом, – пожал плечами Юрико. – Но и на трезвую голову я скажу, что для меня вы – небожительница, потому я и сел ниже вас. У ваших ног. – Голова с шевелюрой цвета воронова крыла почтительно склонилась.

От изумления Розмари открыла рот – Юрико целовал ей ноги. С ней это случилось впервые в жизни. И было довольно приятно.

Юрико встал, улыбаясь, протянул руку:

– Пойдемте танцевать. На этот раз будет весело.

В сиянии свечей, в пронизанном пастельными лучами сумраке фиолетовые и черные сутаны образовали на сцене круг. Энди стоял И смотрел на мать.

Приподняв подол сутаны, глядя под ноги, опираясь на руку Юрико, она спустилась по высоким ступенькам. Музыка звучала все громче, будоражащие удары в барабан участились.

Когда Юрико и Розмари добрались до угла сцены и стали лицом к лицу (он был чуть выше), она произнесла:

– Юрико, искушение очень велико, но я устала, ужасно устала. У меня был невероятно долгий день.

Он поклонился и поцеловал ей руку, и что‑то неживое дотронулось до ее пальцев. Когда он выпрямился, Розмари сказала:

– Какой симпатичный кулон.

– Правда? – Юрико вынул кулон из выреза сутаны. Серебряное кольцо, а в нем – продолговатая слезинка. Черный шнурок.

Она наклонилась, напрягла зрение.

– Что‑нибудь означает?

– Не знаю, что хотел сказать ювелир. Лично для меня это символизирует продолжительность жизни, продолжительность всего сущего. – Он отпустил кулон, и тот упал на грудь.

– Симпатичный, – повторила Розмари.

– Мне он сразу бросился в глаза. Между прочим, теперь в моем плане на будущий год еще одно дело: пригласить вас на ужин.

Она улыбнулась;

– А в моем плане – согласиться.

Они обменялись улыбками, и Юрико, кланяясь, попятился к кругу.

Розмари поискала взглядом черную сутану Энди. В этот раз все танцевали с опущенными капюшонами, и каждый держался обеими руками за бледно‑зеленую веревку или стебель ползучего растения.

Ни Энди, ни его черной сутаны. Но видна фиолетовая среди коричневых.

Барабан забил громче, в его ритме лиана и держащиеся за нее люди двинулись по часовой стрелке. Несколько секунд Розмари не отрывала взгляда от танцующих, затем повернулась и пошла в артистическую студию, поморщившись из‑за яркого света. Музыка теперь звучала из динамика справа от нее.

Энди в черной рясе сидел на диване с печеньем в руке, смотрел на мать.

– А я думал, ты с Юрико…

Часто моргая, Розмари отрицательно покачала головой. Глянула вверх, направилась ксервировочному столику.

– А ты почему не там? Он пожал плечами:

– Можно дойти до распутства, Диана, похоже, перестаралась с ромом. Я собирался тебя увести, а потом увидел, как ты с ним спускаешься, и почувствовал… – Он снова пожал плечами. – Решил подождать.

Она взяла горсть печенья, пошла обратно, к дивану, Энди подвинулся.

Розмари села, аккуратной горкой положила печенье на сундук между собой и сыном. Откинулась на спинку дивана, откусила кусочек леченья.

– А ты знаешь, что таннис сродни марихуане?

– Ты меня разыгрываешь, – сказал он. – Неужели? Я поражен!

Она посмотрела на него в упор.

– Неудивительно, что тебе удалось зацепить всю эту компанию.