– Никого я не цеплял. – Энди повернулся к матери. – И тебе не в чем себя винить. У тебя не было выбора. – Он несколько секунд смотрел на мать, пока она переводила дыхание. Затем дотронулся до ее плеча. – Любая другая женщина на твоем месте оставила бы меня колдунам и удрала со всех ног.

Розмари тяжело вздохнула:

– Так уж и любая…

– Любая. – Он поцеловал ее в висок. Она дотронулась до его руки, лежащей у нее на плече. Они улыбнулись друг другу.

Розмари потрясла головой, словно хотела избавиться от наркотического опьянения.

– Теперь ты удовлетворена? – Энди откинулся на спинку дивана, взял мать за руки. – Нашла тут хоть что‑нибудь из сатанизма? Из колдовства? Тебя принуждали к чему‑нибудь непотребному?

– Нет… – Она тоже откинулась на спинку дивана. Барабан бил громче и быстрее, звуки не только рвались из динамика, но и проникали сквозь дверь. – Музыка Хэнка?

– Нет, – ответил Энди. – Кажется, какая‑то французская группа.

Они посидели, послушали. Удерживая ее руки одной рукой, Энди свободную положил ей на плечи. Она прижалась к нему, глубоко вздохнула. Закрыла глаза. Он поцеловал ее в висок. В щеку. В уголок рта.

– Энди…

– Один целомудренный поцелуй…

Вознесенная барабанным боем на гребень волны блаженства, она открыла глаза и поняла, что лежит на диване: предплечья прижаты к черному шелку на спине Энди, пальцы – в его кудрях. Закрыла глаза… Закричала птица джунглей. Розмари посмотрела на динамик – и похолодела, обнаружив знамение.

Она видела знамение прямо сквозь зеркальный потолок. Единственный клочок небесной синевы среди всей этой тропической зелени. Прямоугольничек с черными буквами посреди.

Под смятой красной банкой кока‑колы.

Прицепившись к внутренней поверхности ведра из плетеного тростника, он висел у косяка перевернутой двери.

Надпись была искажена зеркалом и находилась в добрых двадцати футах от Розмари, но прочитывалась мгновенно, настолько отчетливы были буквы, настолько своевременны.

И в этот краткий миг она увидела то, чего до сих пор не видела в тумане танниса и пастельных пятнах: значение кулона Юрико, браслетов, чаши для пунша, кубка, из которого она пила. Надпись все сделала прозрачно‑ясным.

"Тиффани».

Поднялась голова Энди – с тигриными глазами, с рогами.

– Я думал, ты уже готова, – сказал он под бой барабана и крики птиц.

Она отрицательно покачала головой. Он передвинулся, опустил ногу на пол; Розмари уперлась ладонью ему в голову, толкнула.

– Нет, Энди, мне надо побыть одной. Хотя бы несколько минут. Пожалуйста.

Он встал на колено, посмотрел на нее. Рога втягивались в череп, глаза превращались в оленьи.

– Сейчас.

– Пожалуйста, – повторила Розмари. Он перевел дух. Встал с дивана, запахнул полы сутаны.

– Как скажете, мисс Гарбо. – Затянул шнурок на поясе. Улыбнулся светло‑карими оленьими глазами. Выступы па лбу исчезли начисто. – Ты ведь не собираешься сбежать?

– Нет. Мне надо только… собраться с мыслями. Двух минут хватит. Пожалуйста.

Энди кивнул, взял печенье, пошел к двери на сцену и вышел под хлопанье ладоней, синхронное бою барабана. И закрыл за собой дверь.

Розмари села, запахнула сутану, опустила ноги на ковер, потрясла головой. Медленно набрала воздух в легкие, медленно выдохнула. Еще раз глубоко вздохнула.

Взяла банку, встряхнула, жадно допила последние капли кока‑колы. Подняла серебряное пресс‑папье, взвесила на руке, посмотрела на нижнюю грань.