Подняла серебряное пресс‑папье, взвесила на руке, посмотрела на нижнюю грань. Опустила.
– Встала, подошла к мусорной корзине, плотнее запахнула сутану, затянула пояс. В корзине валялся сложенный втрое лист мелованной бумаги с черной надписью «Тиффани» на небесно‑голубом фоне. Внутри – курсивом поздравление с покупкой зажигалки фирмы «Тиффани», уведомление о том, что ремонтная мастерская принимает любые рекламации, а еще фотоснимки золотых и серебряных портсигаров и ларчиков для сигар с тем же рельефным логотипом.
Уильям курит сигареты, Крейг – сигары.
Розмари прошла в мужскую гардеробную.
Уильям в выборе одежды неприхотлив: темно‑синий блейзер с значком «Я люблю Энди», серые брюки из шерстяной фланели. На его полке стояла золотая зажигалка, во внутреннем кармане блейзера оказался золотой портсигар.
Еще одна золотая зажигалка лежала на полке Крей‑га, рядом стоял серебряный сигарный ларчик для сигар. Белая ворона в стае золотых. Какой стыд.
На двух полках лежали многофункциональные часы «Тиффани», возле одних – буклетик с инструкциями.
Динамик исторгал что‑то вроде фонограммы для Кинг‑Конга. Прихватив рекламный листок, Розмари вышла в женскую раздевалку.
Стараясь не дрожать, она торопливо переоделась в свое, сунула рекламный листок в карман и взяла фонарик. По пути заметила золотые, с алмазами, часики Дианы. «Кортье». Нет, мы не все под одну гребенку.
Она почти бегом спустилась по черной винтовой лестнице и вслед за круглым пятнышком света пошла по винилово‑зеленому коридору.
Глава 17
Рождественским утром Розмари позвонила Джо и сказала, что всю ночь провела на ногах и у нее жуткая головная боль. Нельзя ли перенести встречу на более поздний час?
Он был разочарован, но посочувствовал. У неге тоже ночка выдалась не из лучших. На обратном пути поезд на несколько часов задержали; домой удалось добраться только под утро.
– Ох, – сказала Розмари. – Какой кошмар. Ну и как прошел ужин?
На том конце линии – тяжелый вздох.
– Не знаю. Ведет она себя очень мило, но у меня сложилось впечатление, что она, независимо от своей ориентации, обожает манипулировать людьми. Да и в годах уже… А как ты сходила в церковь? Нормально?
– Все хорошо. Я тебе позвоню попозже, ладно? Она позвонила Энди. Послушала автоответчик. Позвонила по секретному номеру, поговорила с автосекретарем.
Попила кофе за кофейным столиком, просматривая первую полосу «Тайме» – бедствие в Квебеке, шестьдесят шесть погибших; ниже на полосе – врезки о приготовлениях к торжественному Зажжению в Белом доме и особняке Грейси.
Зазвонил телефон, Розмари сняла трубку.
– Прежде чем ты что‑нибудь скажешь…
– Нет, – перебила она. – Прежде чем ты что‑нибудь скажешь. Спускайся ко мне. У тебя десять минут. И не утруждай себя рождественскими подарками. – Она повесила трубку.
Около девяти – звонок в дверь. Наверняка это он, кто же еще будет звонить, если на дверной ручке висит табличка «Не беспокоить».
– Входи, – скомандовала Розмари, стоя со сложенными на груди руками перед столиком для скрэббла у пригашенного шифоном окна. На пей был велюровый кафтан цвета кобальта, тот самый, в котором она встречала сына в номере гостиницы «Уолдорф», только отсутствовал значок «Я люблю Энди».
Энди посмотрел на нее и укоризненно покачал головой, затем медленно выдохнул и затворил за собой дверь. Идя через прихожую, он заметил рекламный листок фирмы «Тиффани» и майоликового ангела на кофейном столике – голубые, под стать друг другу; правда, ангел чуть потемнее.
– Привет, – сказал Энди – просто воплощение чистоты в новых джинсах и снежно‑белой бэдэшной футболке. |