В это время старый вор открыл дверцы фиакра и с трудом вышел.

— Это правда, — прошептал он слабым голосом. — Я хочу его видеть, прежде чем умереть. Я хочу, чтобы он также простил меня!…

— Кто?… — в один голос спросили Рене и Этьен.

— Потерпите немного, — сказал Пьер. — Проведите Жана в павильон, я дам Милорду мешок с овсом и через минуту буду у вас, тогда вы все узнаете.

Рене и Этьен помогли войти в павильон странному посетителю, к величайшему удивлению Берты.

Жан Жеди был страшно бледен и дрожал от лихорадки. Одна только сила воли поддерживала его.

Его посадили, и вскоре в павильон вошел Пьер Лорио со шляпой в одной руке и с бичом в другой.

— Теперь, дорогой дядя, объяснитесь скорее. Мы все точно на горячих угольях. Что вы хотите нам сказать?

— Погодите, я расскажу все по порядку. Впрочем, и все недлинно. Я был сегодня утром в воспитательном доме, чтобы узнать о ребенке, которого нес доктор Леруа.

Услышав эти слова, Эстер бросилась к кучеру.

— Ребенок, которого нес доктор Леруа, мой сын!… — вскричала она.

Озадаченный Пьер Лорио с удивлением глядел на нее.

Жан Жеди приподнялся в кресле, дрожа всем телом, но со сверкающими глазами.

— Ваш сын? — прошептал Пьер. — Ребенок, которого должны были убить после старика и которого пощадили?…

— Это был мой сын, — с волнением повторила Эстер, — жив ли он?…

— Да, сударыня. И, даю вам слово, что он славный малый. Впрочем, вы его все знаете — это ваш покровитель.

Этьен и Рене переглянулись.

— Его имя, дядя! Его имя! — с волнением сказал доктор.

— Анри де Латур-Водье, приемный сын герцога Жоржа де Латур-Водье.

Рене, Берта, Эстер и доктор вскрикнули в один голос.

— О!… — с ужасом воскликнула Эстер. — Он — приемный сын этого чудовища! Убийцы Сигизмунда! Убийцы доктора!…

— Я не знаю, что вы говорите, — продолжал Пьер. — Но ребенок тот самый, и вот вам доказательство.

Он вынул из кармана гербовую бумагу и прочел следующее: «Ребенок, отданный в воспитательный дом в ночь с 24 на 25 сентября 1837 года, к платью которого был пришпилен булавкой номер 13, что позволяет не сомневаться в его личности, 7 января 1840 года был усыновлен герцогом Жоржем де Латур-Водье».

— Мой сын! Мой сын жив! — прошептала Эстер, громко рыдая. — Я хочу обнять его, сказать, что он может жить, что никакой позор не коснется его!… Что роковая решимость, которую вы прочли в его взгляде, не имеет причины!… Какое ему дело до того, что злодей, укравший у него титул и имя, герцог де Латур-Водье!… Доктор! Доктор! Ведите меня к сыну!…

— Я также хочу его видеть, — сказал Жан Жеди, голос которого становился все слабее и слабее. — Я хочу, чтобы он простил меня и испросил для меня прощение своей матери!…

Умирающий упал на колени перед Эстер.

— Что вы мне сделали? — спросила она. — Я обязана вам жизнью моего сына, мне нечего вам прощать, и я молю за вас Бога.

Рене Мулен положил конец этой трогательной сцене.

— Действительно, нам нельзя терять ни минуты. Надо успокоить Анри и отвратить несчастье. Нет сомнения, что герцог Жорж де Латур-Водье хотел уничтожить ребенка своего брата, чтобы получить его состояние и титул.

— Значит, злодей с моста Нельи был не Фредерик Берар? — спросил Жан Жеди.

— Фредерик Берар и сенатор — один и тот же человек, это все объясняет, и Гусиное перо был прав.

— Следует ли нам идти теперь в дом? — продолжал Рене.