Барнаби промолчал. Он полагал, что женщина, способная сжечь салат, может сжечь что угодно.

– Сегодня вид у вас более жизнерадостный, шеф, – прервал сладостную задумчивость Барнаби сержант Трой. У него самого вид был далеко не жизнерадостный, а бледный и болезненный.

– Праздновали вчера вечером, – объяснил Барнаби. – Зять пригласил нас отобедать в Лондоне. В «Ривер кафе».

– Слышал о нем. Это у реки?

– Точно.

– Морин видела его по телевизору.

– Вообще то, Нико взяли в Национальный.

– Великолепно! – Трой пришел в восторг. Национальный? Национальный что?

Барнаби скрепил пухлую пачку бумаг канцелярским зажимом и только теперь по настоящему разглядел своего сержанта:

– С тобой все в порядке, Гевин?

– Сэр?

– Ты как то осунулся.

А дело было в том, что сержант Трой видел странный, очень тревожный сон. Во сне он пробудился, попробовал встать, но понял, что может лишь ворочать головой из стороны в сторону. Руки и ноги сделались какими то странными – полыми и плоскими, как у тряпичной куклы, которую забыли набить. Потом он увидел возле кровати груду костей и догадался, что это его кости. Разве не отвратительно? Трой винил в ночном кошмаре посещение больницы. Да и приходское кладбище неподалеку от старого дома викария подсуропило.

– Все в порядке, шеф. – Дурацкими фантазиями, пусть даже ты им не хозяин, лучше не делиться. Полиция не место для невротиков. Сержант Трой повесил плащ на старомодную вешалку, насладившись игрой пружинистых мускулов на прочных костях. – Вы связывались с больницей?

– Да. Они просканировали мозг и нашли тромб. Сегодня утром оперируют.

– А какие новости от наружников?

– Никаких, – покачал головой Барнаби. – Никто не входил, никто не выходил. Даже почтальона не было. Скорее всего, Джексон все еще торчит в хозяйском доме. «Присматривает» за Лайонелом.

– Жалкое зрелище. Что значит декаданс. – Трой был рад возможности вставить затейливое словечко. Этот самый «декаданс» он выудил из аннотации на диске с фильмом «Кабаре» сто лет назад. Удивительно все таки, что так трудно невзначай обронить словцо в разговоре, хотя вокруг полным полно того, что оно означает.

– Если все осторожно сформулировать, можно обратиться к населению, – поделился мыслью Барнаби. – Просто описать украденный велосипед, назвать время, когда его увели, и предположительное направление, которое мог выбрать вор. Вдруг кто то видел его.

– Может, описать одежду угонщика?

– Ради бога! Во первых, мы не знаем, в чем он был. Во вторых, ни в коем случае нельзя даже намекать, хотя бы и косвенно, на связь кражи велосипеда с Джексоном. Меньше всего я хочу, чтобы нас обвинили в предвзятости, когда мы сумеем припереть его к стенке. Или чтобы помешанные на гражданских свободах дышали нам в затылок.

– Пресса так и так сделает стойку. Все равно никто не поверит, будто мы обращаемся за помощью к гражданам из за какой то там кражи велика.

– Значит, в ответ мы будем глухо молчать. Не впервой.

Барнаби сунул бумаги в папку, снял пиджак со спинки стула и надел. Трой открыл перед ним дверь, и старший инспектор вышел из кабинета. Рабочий день начался.

Тем утром Хетти Лезерс пришла в дом викария, как обычно, к девяти часам, но без Кэнди. Собака уже гораздо лучше переносила одиночество, и теперь, в отсутствие миссис Лоуренс, Хетти сочла своим долгом попросить у преподобного разрешения брать Кэнди с собой на работу.

Она вошла через парадную дверь и сразу направилась в кухню. Там она застала Джексона, в грязных джинсах и жилетке без рукавов, который намазывал коричневую пасту из пивных дрожжей на горелый тост.