Повисло молчание.

– Что вы имеете в виду?

– Его ум, – проговорил Зауэрвальд, показывая на фотографию, отпечатанную на обороте обложки книги «Толкование сновидений».

Моисей – его статуя Командора. Это с ним он сейчас хочет сойтись лицом к лицу. С тех пор как он увидел статую работы Микеланджело в базилике Сан-Пьетро-ин-Винколи, он беспрестанно о нем думает. Еще никогда произведение искусства не вызывало у него такого впечатления. Покоренный гневным и почти презрительным взором статуи, он вспомнил о Моисее своего детства, которого видел, рассматривая иллюстрации в отцовской Библии. В противоположность нарисованному пророку, разбившему первые скрижали, мраморный Моисей прижимает их к себе целыми. Некоторые полагают, что статуя изображает пророка в тот момент, когда он позволил себе краткую передышку, перед тем как разбить их. Но он, Зигмунд Фрейд, истолковывает это иначе: а что, если это Моисей, обуздывающий свой гнев?

В то время у него был конфликт с Карлом Густавом Юнгом. Он сравнивал своего последователя с Иисусом Навином, героем исхода из Египта, поскольку его миссией было вывести психоанализ за пределы мнения о нем как о сугубо еврейской науке, обрекавшей его на маргинализацию. Когда он поссорился с ним, ему требовалось остаться таким же хладнокровным, как мраморный Моисей. Надо было победить собственную страсть во имя высшей цели, как он часто себе говорил. Но, прочитав статью Юнга, озаглавленную: «Неоспоримые различия в психологии наций и рас», он поздравил себя с тем, что порвал с ним. Хотя все еще был потрясен этим. Ему нравилась их глубокая дружба – такая же связывала его раньше с Вильгельмом Флиссом. Он и Юнг организовали множество семинаров, конгрессов и поездок. Он даже доверил ему руководство Международным обществом психоанализа и настоял, чтобы тот основал психоаналитический журнал Jahrbuch, которому предстояло пропагандировать теории учителя и его сподвижников. Как столь блестящий ум мог так ошибиться и примкнуть к наихудшему? Но еще большую тревогу вызывал другой вопрос: ведь если подумать, этот ум был приобщен к психоанализу. Неужели психоанализ бессилен против нацистской идеологии?

Из ящика стола Фрейд достал маленькую коробочку с белым порошком, напоминавшим ему о годах юности. Понюхав его, он втянул кокаин через нос, как учил Вильгельм Флисс. И немедленно на него нахлынула тысяча и одно воспоминание о тех временах, когда он жил в Париже и изучал воздействие листьев коки на психику. Он проводил исследования вместе с Шарко; тогда-то все и началось: он понял, что причина истерии не органическая, но психологическая. Фрейд снова вспоминает эти годы во французской столице. Благословенное время, когда он открывал для себя жизнь, кафе, светские вечера, прогулки. В ту пору кокаин позволял ему быть хорошим гостем на званых ужинах. В своей статье «Кокаиномания и кокаинофобия» он защищал его достоинства от нападок хулителей. Ему, робкому, кокаин развязывал язык. Позволял свободно говорить, непринужденно чувствовать себя, жонглировать идеями на манер романиста. Он даже рекомендовал его Марте, а также друзьям, которые, увы, стали им злоупотреблять. Кокаин помог излечить его собственного отца, Якоба Фрейда, перенесшего без всякой анестезии операцию по поводу катаракты.

Теперь, будучи серьезно больным, он принимал его уже не как исследователь, проверяющий воздействие этого вещества на свою особу. Он ему попросту был необходим. Наркотик избавлял от головных болей и оказывал благотворное воздействие на психику и интеллект. Но он от него отнюдь не был зависим, чего не скажешь о пристрастии к табаку. Несмотря на все медицинские рекомендации, Фрейду так и не удалось отказаться от дорогих «Трабукос», которые стимулировали его творческие возможности.

После Флисса он писал и другим. Тысячи страниц, на которых рассказана вся его жизнь.