|
Кроме реквизированной мебели, которая оставалась в квартире, все остальное было уже упаковано в деревянные ящики, выстроившиеся вдоль стен. - Итак, вы в самом деле собираетесь поехать на Нюрнбергский процесс? - спросил Гордон у Лео. - Когда вы отправляетесь? - Сегодня вечером, - ответил Лео. - Я хочу провести ночь в дороге. - Ну, так задайте перцу этим сволочам там! - сказала Энн Миддлтон. - И если вам понадобится солгать, чтобы доказать, что они заслуживают того, что их ожидает, солгите! - Мне не надо лгать, - возразил Лео. - Я еще все очень хорошо помню. - Я должен попросить у вас прощения, - сказал Гордон, - за свое поведение в тот день, когда вы у нас были. Наверное, я вел себя с вами очень грубо. Лео махнул рукой: - Да нет же, я все понимаю. Мой отец был политический заключенный, коммунист. А моя мать - еврейка, вот почему меня посадили. Хотя мой отец был политический. Разумеется, после пакта Сталина - Гитлера он потерял веру. Он понял, что они оба друг друга стоят. Профессора, сидящего в углу перед шахматным столиком с вежливой улыбкой на лице, это бестактное замечание испугало. С паническим чувством он заметил, что в Гордоне Миддлтоне зреет гнев, и, не желая быть свидетелем словесного излияния этого гнева, он поспешил уйти. Ярость приводила его теперь в уныние. - Мне пора, - сказал он. - У меня скоро урок. - Он попрощался с Гордоном и Энн. - Позвольте пожелать вам приятного путешествия в Америку и всего вам хорошего. Мне было очень приятно с вами общаться. Гордон проводил его до двери и радушно сказал: - Надеюсь, вы не забудете писать нам, профессор. Я буду ждать ваших сообщений о том, что происходит в Германии. Профессор склонил голову: - Конечно, конечно. Он уже твердо решил не поддерживать никаких контактов с Гордоном Миддлтоном. Любая связь с коммунистом, даже таким безвредным, может в будущем принести ему немало непредсказуемых несчастий. - Подождите, подождите! - Гордон вернулся с профессором обратно в комнату. - Лео, я только что вспомнил, что профессор в конце недели собирается в Нюрнберг. Вы можете его подвезти или это не разрешено вашей организацией? - Нет-нет, не стоит! - воскликнул профессор в сильном волнении. - В этом нет никакой необходимости. - Мне это нетрудно, - сказал Лео. - Нет, - сказал профессор. Теперь он уже был на грани истерики. - У меня есть билет на поезд, все в порядке. Пожалуйста, я же знаю, что для вас это большое неудобство. - Хорошо, профессор, - сказал Гордон примирительно и повел его к двери. Когда Гордон вернулся, Моска спросил: - Чего это он так раскудахтался? Гордон взглянул на Лео. - Он очень щепетильный человек. Его сын военный преступник и обвиняется за какие-то мелкие преступления. Я не знаю, в чем дело, но знаю, что судит его германский суд, а не оккупационный трибунал, так что дело, вероятно, не очень серьезное. Наверное, он побоялся, что Лео об этом узнает и решит, что его сын работал в концлагере, а это, разумеется, вовсе не так. Ты же не будешь возражать, Лео? - Нет, конечно, - ответил Лео. - Вот что я вам скажу, - продолжал Гордон. |
