|
- Он помолчал, сцепив свои длинные костлявые пальцы. - Я знаю, что ты обо мне думаешь и что ты чувствуешь. И, возможно, ты тут ничего не можешь поделать. Ты вот говоришь, что я не прав, но у меня есть убеждения, которым я буду верен, что бы ни случилось. Я верю в человечество, верю, что жизнь на земле может быть прекрасной. И я верю, что этого можно достичь усилиями коммунистов. А ты строишь свой мир, только полагаясь на нескольких людей, которые тебе дороги. Поверь мне, это ущербный путь в жизни. - Да? И почему же? - Моска склонил голову, и когда он снова посмотрел на Гордона, у него на лице выступили темно-красные пятна гнева. - Потому что и ты, и эти люди находитесь во власти сил, о которых ты просто не хочешь задуматься. Ты несвободен, когда пытаешься сражаться, оставаясь на своем уровне, в своем узком кругу, на маленькой арене своей судьбы. И, когда ты сражаешься на этой арене, ты только навлекаешь ужасную опасность на людей, которые тебе дороги. Моска ответил: - Раз уж ты заговорил о силах, которые подчинили мою жизнь... Господи, неужели ты думаешь, я что-то об этом знаю? Я знаю, что ничего нельзя сделать. Но никому не дано мной манипулировать, никто не заставит меня поверить сегодня в одно, а завтра вдруг ни с того ни с сего поверить в прямо противоположное. И мне наплевать, правильно это или нет. Каждый день я слышу от фрицев, которые работают у нас на базе, или в офицерском общежитии, или в "Ратскелларе", что они только и ждут момента, когда смогут вместе в одних рядах идти воевать с русскими, и они ждут, что после этих слов я им сразу же отвалю сигарет. А с той стороны, думаю, происходит все то же самое. Знаешь, чему я рад? - Он перегнулся через стол и обратил к Гордону свое раскрасневшееся от возбуждения и выпитого лицо. - Что теперь-то уж есть шанс, что все это взлетит на воздух. Все взлетят на воздух к едреной матери: - Эй! Эй! - воскликнула Энн Миддлтон, захлопав в ладоши. Эдди Кэссин засмеялся и вскричал: - Черт побери, вот это речь! Лео, казалось, был потрясен услышанным. Моска расхохотался и сказал Гордону: - Смотри, что ты заставил меня тут наговорить! Гордон тоже улыбался, думая о том, что он, как всегда, забыл, насколько молод и горяч Моска и неожиданно в порыве юношеской незрелой откровенности с него слетает вся его невозмутимость. И, пытаясь разрядить обстановку, он спросил: - А как же Гелла и ребенок? Моска не ответил. Энн встала, чтобы наполнить их стаканы, а Лео сказал: - Да он только так говорит, а думает совсем иначе. А Моска, словно не услышав этих слов, сказал Гордону: - За них я отвечаю. И один только Эдди Кэссин понял, что для Моски эти слова были как символ веры, которому он был готов следовать всю жизнь. А Моска улыбнулся, обведя всех взглядом, и повторил на сей раз шутливо: - За них отвечаю я. - Он покачал головой. - Что может быть лучше? - А почему ты с этим не согласен? - спросила Энн у Лео. - Не знаю, - ответил Лео. - Я попал в Бухенвальд совсем молодым. Я встретил там отца, и мы довольно долгое время были вместе. Люди ведь разные. Да и Уолтер меняется. |
