- Шмяк! - это сапог Ильи поддел командира стрельцов под седалище и перекинул его Яромиру. Яромир принял передачу головой, посылая Блудослава Алеше Поповичу и Добрыне. Два богатырских сапога взлетели одновременно, принимая пас и отправляя Блудослава в сторону ворот. Со скоростью пушечного ядра командир стрельцов ударился в воротные створки, распахнул их и улетел в темноту. В следующую секунду послышался мокрый шлепок, кто-то завизжал тонким старушечьим голосом, кто-то сочно выматерился, и все стихло.

    - Через пару минут Блудослав вернулся. Он шел, осторожно передвигая ногами и обеими руками держась за мягкое место.

    - Ироды! - произнес он с невыразимым упреком. - Из-за вас какую-то бабку пришиб!

    - Ну что, нужна грамота? - сурово спросил Илья.

    - Все равно нужна! - набычился Блудослав.

    - Наш человек! - оттаял Илья. - Ну, так вот тебе грамота, читай! - он сунул под нос Блудославу «Кромешную подорожную». Тот зашевелил губами, с трудом постигая написанное.

    - Порядок! - наконец шепнул он и лег пластом.

    - А я что говорил? - Илья Муромец пожал плечами. - Поехали, братцы! А ты, Пахом, это… смотри, там какая-то бабка лежит. Не задави ее дополнительно! Старушку и так, видать, прибили!

    6.

    Дормидонт, Великий князь Лодимерский, лежал на лавке, скрестив на груди пухлые ручки и задрав кверху пшеничную бороду. Короткое пламя свечи бросало на Дормидонта дрожащий трагический свет. На полу лежала здоровенная книжища в кожаном переплете. Толстые страницы дыбились и распирали книжку изнутри, словно населяющие ее герои хотели вырваться на свободу. В тереме было тихо, только издалека, с верхнего яруса доносились неразборчивое девичье бормотание и чей-то восторженный бас: «Это чей такой животик? А ножка чья? А это что у нас такое, черненькое…»

    За дверью послышались вкрадчивые, подхалимские шаги, и через минуту в горницу заглянула завитая голова с круглыми глупыми глазами и по-лакейски загнутыми вверх усиками. Голова сладостно улыбнулась и паточным голосом произнесла:

    - А не желает ли ваше величество отведать рахат-лукумчика? А шакир-чурекчиков не хочет ли откушать? Есть бухалово из Бухарин - по-ихнему шербет!

    С минуту голова вслушивалась и вглядывалась в полутьму. Обычно в ответ раздавалось: «Давай, Ульрих, тащи, да побольше!» Реже: «Уйди, сволочь, не видишь, мы с царицей заняты!» И совсем уж редко звучало загадочное: «Ты есть хто? Тварь дрожащая или право имеющий? Альзо шпрах Заратуштра!»

    Каждый раз, услышав такое, лакей Ульрих на цыпочках уходил к себе в каморку, съедал от волнения весь рахат-лукум и предавался размышлениям о свойствах человеческой души.

    Но сейчас ответа не последовало. Ульрих сделал шаг вперед и ахнул. Вот он, царь-надежа! Лежит, аки младенец, ручки на груди, головка задрана, и бороденка так жалобно торчит! Ульрих облился холодным потом и попятился. Захлопнул дверь, привалился к ней спиной и только тогда взвыл с паскудным надрывом, перемежая всхлипывания жеванием рахат-лукума:

    - Помер царь-батюшка! Скончалси!

    - Что ты мелешь, дура-лошадь?! - из темной ниши выдвинулся стрелец, дыхнул на нежного Ульриха луковым перегаром. - Спит небось государь!

    - А ты сам погляди! - зашептал Ульрих. - Лежит как полено, и книжка на полу. До смерти зачитался, соколик!

    Услышав такие слова, стрелец переложил бердыш в левую руку, а правой заехал Ульриху прямо в зубы:

    - А вот тебе за государя, вша позорная!

    Отняв у лакея рахат-лукум, стрелец заглянул в горницу.