|
– Что тут у вас? – Две пары белых шелковых штанов, две шелковые кофты, несколько пар женских трусиков, – если говорить точнее: ровно три. Все вещи – сугубо местного происхождения. Без американской помощи. – Вы были у Пайла? – спросил он. – Да. – Слышали, что произошло? – Да. – Ужасная история, – сказал он. – Просто ужасная. – Посланник, должно быть, очень расстроен? – Еще бы. Он сейчас у верховного комиссара и потребовал свидания с президентом. – Взяв под руку, он отвел меня подальше от машины. – Вы ведь хорошо знали молодого Пайла? Не могу примириться с тем, что произошло. А я знал его отца, профессора Гарольда Ч.Пайла, – вы наверняка о нем слышали? – Нет. – Крупнейший в мире специалист по подводной эрозии. Неужели вы не обратили внимания на его портрет на обложке «Тайма», с месяц назад? – Кажется, обратил. На заднем плане полуразрушенный утес, а на переднем – очки в золотой оправе. – Это он. Мне пришлось сочинить телеграмму родным. Просто ужас! Я любил мальчика, как родного сына. – Тем роднее вам будет его отец. Он устремил на меня свои влажные карие глаза. – Какая муха вас укусила? Разве можно так говорить? Прекрасный молодой человек… – Простите, – сказал я. – Смерть действует на людей по разному. – Может, он и в самом деле любил Пайла. – Что вы сообщили в телеграмме? Он процитировал дословно, без улыбки: – «С искренним соболезнованием сообщаю, что ваш сын пал смертью храбрых за дело демократии». Телеграмму подписал сам посланник. – Смертью храбрых? – переспросил я. – А это их не введет в заблуждение? Я имею в виду его родных. Ведь миссия экономической помощи с виду не похожа на армию. Разве вам дают ордена «Пурпурного сердца»? Он произнес негромко, но многозначительно: – Пайл выполнял особые задания. – Ну, об этом то мы все догадывались. – Но он сам, надеюсь, не болтал? – Нет, что вы! – И мне сразу вспомнились слова Виго: «Очень тихий американец». – У вас есть какие нибудь подозрения? – спросил атташе. – Почему они его убили? И кто это сделал? И вдруг я разозлился: как они мне надоели, вся эта свора, со своими личными запасами кока колы, с портативными госпиталями, джипами и орудиями отнюдь не последнего образца! Я сказал: – Они убили его потому, что он был слишком наивен, чтобы жить. Он был молод, глуп, невежда и впутался не в свое дело. Он не имел представления о том, что здесь происходит, так же как и вы все, а вы его снабжали деньгами и пичкали сочинениями Йорка Гардинга, приговаривая: «Вперед! Вперед! Завоюй Восток для демократии!» Он видел только то, о чем ему прожужжали уши на лекциях, а наставники его одурачили. Даже видя мертвеца, он не замечал его ран и бубнил: «Красная опасность» или «Воин демократии»… – А я то думал, что вы – его друг, – сказал он с укором. – Я и был его другом. Мне так хотелось, чтобы он сидел дома, читал воскресные приложения к газетам и болел за бейсбол. Мне так хотелось, чтобы он мирно жил с какой нибудь американочкой, которая читает книжки только по выбору своего клуба. Он смущенно откашлялся. – Ну да, конечно. Совсем забыл. Поверьте, Фаулер, все мои симпатии были на вашей стороне. Он поступил очень дурно. Не скрою, у нас с ним был длинный разговор по поводу этой девушки. Видите ли, я имел удовольствие знать профессора Пайла и его супругу… – Виго вас ждет, – сказал я и пошел от него прочь. |
