— Это он постарался, — кивает она головой в глубь квартиры. — Заделал младенчика, а мне отдувайся.

Ее негромкий смех, приправленный легкой хрипотцой, кажется смутно знакомым, так что я невольно хмурю брови, словно это может помочь мне вспомнить.

— Когда вам рожать? — интересуюсь я у шатенки, а сама думаю: так вот почему он так хотел избавиться от нашего малыша: у него уже был один и второй был бы лишним.

— Со дня на день, — отвечает женщина, продолжая посмеиваться. — Ты в прошлый раз точно так же спросила «а какой у вас срок?», а потом пошло-поехало… Уж ты была в ударе, это точно! Что, совсем ничего не помнишь?

Отрицательно мотаю головой. От мысли, что кто-то знает обо мне нечто такое, о чем сама я не могу вспомнить — становится жутко и неприятно.

— Ленни, с кем ты там разговариваешь? — раздается приглушенный стенами голос моего мужа, а потом шаркающие шаги сообщают о его приближении. Я замираю. Женщина рядом — тоже. Несколько секунд молча ожидаем появления нашего общего мужчины, а потом испуганное «Ханна?» разрезает тревожную тишину, и я наконец выдыхаю.

На Маттиасе банный халат и тапочки — принимал душ, хладнокровно отмечаю я, заметив слегка влажные волосы. В руках — полотенце, на лице — виноватое выражение нашкодившего кота. Стоит между двумя беременными от него женщинами и молчит…

Что-то продолжает смутно шевелиться на задворках памяти, но все еще остается сокрытым.

— Ну вот все и открылось, — не выдерживает нашего молчаливого переглядывания любовница моего мужа, — теперь ты знаешь, что у Маттиаса есть я… Что теперь будешь делать?

— Перестань… Не надо так, — неловко тормозит ее мой… бывший муж. Потом в мою сторону: — Ханна, я… мне очень жаль… я не хотел, так просто вышло… Я…

— Ты должен был раньше сознаться, — обрываю его заикающуюся речь. — Не нужно было ничего скрывать.

— Вот, я же тебе говорила! — взмахивает руками женщина. — Надо было давно ей признаться, а ты все боялся рот раскрыть. К слову, — теперь она обращается ко мне, — в прошлый раз ты не была такой невозмутимой: устроила тут такой концерт — мама не горюй! Матти тебя еле успокоил.

Смотрю на нее и напрасно пытаюсь представить себя разъяренной склочницей — не получается.

— Я этого не помню, — отвечаю совсем равнодушно. — И скандалить больше не стану… — Потом снова гляжу на своего мужа, почти нелепого в этом своем банном халате посреди столь унизительного разоблачения: — Ты только вещи свои завтра забери, — говорю я ему. — Желательно днем, когда детей не будет дома. Я им сама обо всем расскажу.

— Ханна, — порывается он ко мне, но я останавливаю его, выставив вперед руку.

— Не надо, Маттиас, просто разойдемся как цивилизованные люди, не устраивая ненужных сцен.

Он виновато опускает черноволосую голову, смотрит в пол.

— Давай я тебя хотя бы провожу, — переминается с ноги на ногу, и я вдруг обращаю внимание на его тапочки… Да это ж те самые пушистики, которые я сама купила ему не так давно! Вот почему у Маттиаса был такой перепуганный вид при виде их, и вот почему из десятка других я купила именно эти тапочки — наверное, подсознательно помнила, как видела их на муже в предыдущий раз.

— В прошлый раз на тебе тоже были эти тапочки? — интересуюсь с улыбкой, чем привожу обоих в состояние крайнего изумления.