Этот человек хочет остаться незамеченным, иначе он вышел бы на площадку; будь он одним из компании в баре, он, конечно, заговорил бы с Мэри; он бы поинтересовался ее передвижениями. Кто его впустил? Когда он мог войти в комнату? Должно быть, незнакомец прятался там, чтобы остаться невидимым для контрабандистов. Значит, он не один из них; он враг ее дяди. Шаги стихли, и хотя Мэри задержала дыхание и внимательно прислушалась, ничего не было слышно. Однако она не ошиблась, в этом девушка была уверена. Кто-то — возможно, союзник — прятался в комнате для гостей рядом с ней и мог помочь спасти незнакомца в баре. Мэри поставила ногу на нижнюю ступеньку лестницы, когда луч света снова вырвался из дальнего коридора. Она услышала, как распахнулась дверь бара. Это дядя направлялся в прихожую. Мэри не успела бы взобраться по лестнице, прежде чем тот завернет за угол, и ей пришлось быстро отступить обратно в гостиную и стоять, прижав дверь ладонью. В темноте прихожей трактирщик ни за что не заметит, что дверь не заперта.

Дрожа от возбуждения и страха, девушка ждала в гостиной и услышала, как хозяин прошел через прихожую и поднялся по лестнице на верхнюю площадку. Его шаги остановились у нее над головой, возле комнаты для гостей, и пару секунд дядя ждал, как будто тоже прислушиваясь к какому-то постороннему звуку. Потом он дважды очень тихо постучал в дверь.

Еще раз скрипнула половица, кто-то пересек комнату наверху, и дверь открылась. Сердце у Мэри оборвалось, и в него вернулось отчаяние. Значит, это не может быть враг ее дяди. Возможно, Джосс Мерлин впустил этого человека самым первым, в начале вечера, когда они с тетей Пейшенс подготавливали бар для компании, и гость затаился там, пока все не ушли. Похоже, это был какой-то близкий друг трактирщика, который не имел желания впутываться в дела нынешнего вечера и не показался даже хозяйской жене.

Ее дядя знал, что этот человек все время был наверху, вот почему он отослал разносчика. Он не хотел, чтобы разносчик видел его друга. Она поблагодарила Бога за то, что не поднялась по лестнице и не постучалась в дверь.

А что, если они пошли к ней в комнату посмотреть, там ли девушка и спит ли она? Если ее отсутствие обнаружено, надеяться почти не на что. Мэри оглянулась на окно: закрыто и заперто на засов. Пути к спасению не было. Теперь они спускались вниз по лестнице; на мгновение остановились у двери гостиной. На миг девушке показалось, что они сейчас войдут. Они были так близко, что сквозь щель в двери она могла бы тронуть дядю за плечо. И тут он заговорил, и казалось, его голос шептал прямо ей в ухо.

— За вами последнее слово, — выдохнул трактирщик. — Теперь вам решать, а не мне. Я это сделаю сам, или мы это сделаем вместе. Приказывайте.

Сквозь дверь Мэри не могла ни видеть, ни слышать нового спутника своего дяди, и знак или жест, который он сделал в ответ, ускользнул от нее. Они не задержались в гостиной, а вернулись через прихожую к дальнему коридору и пошли по нему к бару.

Потом дверь закрылась, и больше Мэри ничего не слышала.

Ее первым порывом было отпереть входную дверь и выскочить на дорогу, прочь, подальше от этого места. Однако, поразмыслив, девушка поняла, что ничего этим не добьется: в конце концов, там могли быть и другие люди — возможно, и сам разносчик, — вдруг дядя расставил их вдоль большой дороги, чтобы предупредить об опасности.

Похоже, что этот новый человек, который весь вечер прятался в комнате наверху, все-таки не слышал, как Мэри вышла из спальни; иначе они уже стали бы ее искать, если только не решили, что роль ее настолько ничтожна, что можно забыть о девушке до поры до времени. Человек в баре был их главной заботой, а Мэри можно заняться и позже.

Она простояла минут десять или даже больше, ожидая какого-нибудь звука или знака, но все было тихо. Только часы в прихожей продолжали тикать, тихо похрипывая и оставаясь полностью глухими к происходящему, — символ старости и безразличия.