– Спасибо, сеньор.

Вдруг откуда ни возьмись явились два жандарма и прицелились в меня из револьверов. Рекис побелел, а они спрашивают:

– Ты откуда?

– Я скот привел, сеньоры жандармы. Хочу, чтоб мне убытки возместили.

– На тебя есть донос. Ты украл это стадо у судьи Монтенегро.

Я обернулся, а свидетелей нет.

– Они мне поле разоряют, они у меня…

– Ты их украл. Пойдешь с нами. И ты, Рекис.

– Я ничего не знаю, – забормотал Рекис. – Это он их привел. А я не знаю.

– Ладно. Отведи овец пастухам из поместья и убирайся.

– Спасибо, сеньоры, – обрадовался он.

– А ты, Чакон, иди. с нами.

Держали меня семь дней. А во вторник прямо из каталажки отвели к судье.

– Так, – сказал судья. – Уходите.

Жандармы отдали ему честь.

– Чакон, – сказал он мне, – очень уж ты умный. Очень ты нетерпеливый. Почему ты мое стадо увел?

– А почему вы мне поле разорили, сеньор?

Он поднял палец.

– На этот раз я тебя прощу, а на другой – просидишь полгода. Понял, дерьмо?

– Почему вы мне поле разорили? Как мне жить? Что я есть буду?

– Сей где-нибудь еще. Янасениса – моя.

Я вернулся в Янакочу. Дон Авраам Карвахаль удивился, что я на свободе.

– Как ты вышел, Эктор?

– Ногами, дон Авраам.

А старик мой меня обнял и говорит им:

– Ничего вы, власти, не стоите!

И плюнул на землю. Карвахаль опечалился.

– Тут одна власть, – говорит он; – судья.

– Навоз больше стоит, чем вы, – говорит старик.

– Судья нас всех пересажает, – говорит Рекис, – и ничего мы не сделаем. Сила есть Сила.

– Слушай, сеньор, – говорю я. – Судья мне сказал, чтоб я не сеял в Янасенисе, а то он меня на всю жизнь засадит. Как же мне жить?

– Община даст тебе надел, Эктор. Повыше, чем Чинче.

– Идем! – говорит мой старик.

Мы пошли, и я его спросил:

– Откуда взялись помещики, отец?

Он мне не ответил.

– Откуда они?

Он остановился.

– Откуда они, отец? Почему в Уараутамбо есть хозяин.

Старик мой присел на камень и ответил мне.

Донья Пепита с. тревогой следила за поединком. Ни судья, ни помещик не сдавались и заходили все дальше в лабиринт комбинаций. Из-за стола они вставали, чтобы умыться или вздремнуть, а ели тут же, в гостиной, продымленной тысячами сигарет. Город, лишенный высших чиновников, не жил, а прозябал. Телеграммы и жалобы старели на конторках. На шестнадцатый день игры секретарь Монтенегро, писец Сантьяго Пасьон, испугался немного и посмел заглянуть в сплошное облако дыма.

– В чем дело, Сантьяго? – добродушно спросил судья, выигравший двадцать четыре тысячи.

– Простите, ради бога… – залопотал писец.

– Нет, говорите! – подбодрил его судья.

– Из сената спрашивают про арестованного Лоро. Телеграмма пришла.

– Это кто еще?

– Он кур воровал.

– Вы не бросите игру? – всполошился дон Мигдонио.

– А может, судить его здесь? – предложил Арутинго.

Дон Мигдонио вздохнул с облегчением. Через пять минут ввели Эгмидио Лоро, обвиненного в краже четырех кур. На его счастье, судья как раз выигрывал.