– Заткнись, зеркало треснет! – возроптал рябой и невоспитанный тип из Мичивилки, дремавший в углу.

– ? Не нравится – оторви уши! – ответил обиженный певец.

– Сам отрывай! – предложил неосмотрительный критик и, поднявшись, пошел на Амадора с кулаками. Он и ахнуть не успел, как что-то отсекло ему ухо.

– Кому еще уши надоели? – спросил Амадор, – Эй, сопляки, музыку.

Гости и музыканты ринулись в бурное море веселья, и, зараженный общим безумьем, Амадор плясал до семи утра, а потом вернулся в горы.

Казалось бы, он доказал свою любовь к музыке, но жители Янакочи его не поняли. Не понял его даже тот, кому и по родству, и по профессии полагалось бы вникнуть в дело. Зять его, музыкант Кармен Минайя, отказал ему в поддержке, более того – он оскорбил его, когда, надравшись сверх меры, Амадор просил оркестр поиграть, пока он справит большую нужду на соседней горке.

– Ну, пожалуйста! – молил Амадор.

Минайя послал его туда, где, по его мнению, было уместнее метать не совсем благовонный бисер.

– Ах, зять, зять! Не хотелось бы мне с тобой драться…

– Пошел отсюда, пьяная морда!

– Не называй ты меня так…

Неосторожный Кармен Минайя схватил его за грудки. Лучше бы он прикрыл свое ухо! Оно досталось Амадору.

– Ну как, идете? – крикнул он музыкантам.

Укрощенные кларнеты и корнеты сопровождали нежной музыкой отправленье его естественных нужд, а на обратном пути он обломил у кактуса колючку и приколол ухо к засаленному лацкану. До семи утра он плясал с кровавой гвоздикой в петлице, а потом пробежался по улицам, вопя:

– А ну, кому уши надоели?

Никто не отозвался.

Так проявился дар Амадора в недрах его собственной семьи, нечуткой, как и бывает, к истинному таланту. Вскоре на его искусство появился спрос. Первым обратился к нему двухметровый кузнец Калисто Ампудия, обнаруживший под Новый год, что с его женой спит новый учитель. Жене он расквасил морду, а об учителя не стал марать руки, предпочитая обратиться за помощью к ближнему. Он смиренно склонил голову, чтобы пройти в Амадорову дверь, а войдя, без лишних слов выложил на стол три оранжевые бумажки. Хозяин неприветливо усмехнулся.

– Что понадобилось? – спросил он.

– Да одного гада ухо… – ответил кузнец и вынул из-под пончо бутылку.

Амадор отхлебнул и возгорелся духом, хотя и закашлялся. Как человек изысканный, он делал вид, что пить ему нелегко.

– На что оно тебе?

– А хочу поглядеть, чем это слушают, как моя баба стонет.

– Что ж, гони пятьсот монет.

– На хорошее дело не жалко!

Через семь дней Ампудия получил довольно шелковистое ухо, которое не один месяц слушало стоны его жены. На сей раз Амадор предстал перед судом. Беспристрастно разбирая дело, судья Монтенегро понял, что дар Амадора Леандро чахнет в глуши. С него не только сняли обвинение – сам судья подарил ему купюру в пятьсот солей и приказал немедленно взять его в столярную мастерскую.

В тот же день его нанял Ильдефонсо. Работа выдалась нелегкая. Только за первые пять лет (а именно столько просидел поначалу Эктор Чакон), только за пять лет его услуги понадобились тринадцать раз; Слава его гремела за пределами округи.