Нож Амадора – единственный в Янауанке предмет экспорта – навел порядок на местных пастбищах.

В день, когда судья узнал, что Эктор Чакон жаждет его крови, и побледнел, и уехал в горы под охраной жандармов и работников, он прежде всего подумал, как приятно было бы погладить Экторово ухо. Пока небольшой отряд ездил по извилистым дорогам, никто не решался обратиться к нему; даже Арутинго и бывший сержант Атала не решались развлечь его рассказом о том, как Вертипопка попросила булавку у девицы по имени Железные Штаны, после чего перебили более пятисот стаканов. Они ездили шесть часов, не решаясь даже выпить водки, и вернулись в поместье к ночи. Уже падали первые звезды, когда Отсеки-ухо вошел в кабинет к судье.

Через три дня шесть бравых всадников в плащах прибыли в Янакочу и остановились у дверей Совы. Амадор выбил ногой дверь, но, на свое счастье, Сова еще утром уехал в Пильяо продать быка. Амадор рассердился, пошел в кабак, заплатил свой долг и потребовал для начала дюжину пива. После каждой бутылки его помощнички выходили посмотреть, не едет ли Чакон. Тот запаздывал – покупатель пригласил его обмыть дельце, и они уселись за чесночную похлебку. Радуясь, что приобрел быка чуть ли не за полцены – за тысячу солей, новый хозяин выставил пиво.

– Говорят, у вас тут есть один храбрец, Чакон по имени, – сказал Отсеки-ухо. – Я приехал, а его нету. Жаль!..

Было семь часов. К восьми он понял, что какая-то добрая душа перехватила у него Сову.

– А вы чего тут расселись? – заорал он на своих.

– Приказа ждем, дон Амадор, – отвечали его подручные, мечтая, чтобы их не оторвали от бутылок.

– Какие к черту приказы! Я один с ним управлюсь.

Он рыгнул ромом, от чего немедленно увяли цветы на календаре, и вытолкал взашей своих соратников. Тем временем Сова медленно ехал по крутому склону и увидел в темноте за триста метров, что на камне у дороги сидит женщина – Сульписия. Он почуял беду, спешился и, ведя на поводу коня, тихо пошел пешком. Сульписия не обладала совиной зоркостью и увидела его лишь за три шага.

– Ой, испугал ты меня! Поторопись, Эктор!

Сова даже нюхом почувствовал, как ей страшно.

– Там из поместья тебя ищут, Эктор! Амадор приехал по твои уши.

– Где он?

– У Сантильяна.

– Позови-ка Скотокрада с Конокрадом. Пускай идут туда.

– А ты осторожней, Эктор!

Она ушла во тьму, а он, петляя меж скал, отправился домой кружным путем. От тяжких предчувствий ночь стала душной, как дым. Во дворе он расседлал коня, напоил его, задал ему овса, медленно умылся и, не причесавшись, отправился туда, где пил пиво самый удалой мерзавец округи. Когда Сова, отделившись от мрака, вошел в дверь, Амадор чокался со своей тенью в неверном свете керосиновой лампы. Сантильян изменился в лице.

Не спрашиваясь, Чакон налил себе пива, но оно немного расплескалось.

– Ищешь меня, значит? – спросил он, улыбаясь углом рта.

О, непрочные желанья человеческие! Отсеки-ухо ждал, его, не мог дождаться, все обрыскал, а увидев в желтой мгле вожделенное лицо, как-то расхотел встречаться с Совой.

– Добрый вечер, дон Эктор, – сказал он столь вежливо, что у Сантильяна задрожали руки. – Добрый вечер, сеньоры. – И он поклонился Скотокраду с Конокрадом.

У Конокрада пол-лица было замотано шарфом, над которым горели кошачьи глаза. Скотокрад отряхивал руки, измазанные мукой.