– Ты разговаривал с работой?

– Да. С работой.

Три годика. И уже различает языки и когда на каком папа говорит. Пит погладил Расмуса по голове, почувствовал, как Хуго у него за спиной нагнулся, чтобы что‑то сказать.

– Я тоже умею по‑польски. Jeden, dwa, trzy, cztery, pięć, sześć, siedem… – Он замолчал, потом закончил – уже не так бойко: – Восемь, девять, десять.

– Здорово. Вон ты уже сколько знаешь.

– Я хочу научиться дальше.

– Osiem, dziewięć, dziesięć.

– Osiem, dziewięć… dziesięć?

– Вот ты и научился.

– Вот я и научился.

Они проезжали мимо цветочного магазина. Пит остановил машину, потом дал задний ход, вышел.

– Подождите минутку. Я сейчас.

Пластмассовый пожарный автомобиль стоял метрах в двухстах от гаража, посреди узкой подъездной дорожки. Хоффманну удалось не столкнуться с ним ценой того, что он слегка ободрал правое крыло машины о забор. Пит отстегнул ремень безопасности, снял детские сиденья и постоял, глядя на маленькие ножки, бегущие по темно‑зеленой лужайке. Мальчики упали на землю и поползли сквозь низкий кустарник к соседскому дому. Сколько же в них энергии и радости. Иногда все так просто.

Держа в руках букет, Хоффманн отпер дверь темного дома; утром пришлось уходить второпях, все немножко опаздывали. Надо было бы помыть тарелки, оставшиеся на столе после завтрака, а потом убрать валявшуюся во всех комнатах первого этажа одежду, но Хоффманн сразу спустился в подвал – в бойлерную.

Стоял май месяц, и автоматика бойлера будет выключена еще долго. Хоффманн запустил бойлер вручную, нажал на красную кнопку, открыл дверцу, послушал – агрегат вздрогнул, когда в нем загорелось пламя. Пит наклонился, развязал шнурки, снял ботинки и бросил их в огонь.

Три красные розы на кухонном столе в тонкой вазе, они купили ее как‑то летом на фабрике «Куста Буда». Тарелки Софьи, Хуго и Расмуса на местах, определенных еще в квартире, из которой они уехали тем же летом. Полкило размороженной говядины с верхней полки холодильника, обжарить мясо, – соль, перец, сливки для соуса и две банки рубленых помидоров в собственном соку. Вкусно пахнет; палец в сковородку, – на вкус тоже отлично. Полкастрюли воды с каплей оливкового масла, чтобы макароны не слиплись.

Хоффманн поднялся на второй этаж и в спальню. Постель осталась неубранной, и он зарылся лицом в подушку, хранившую запах Софьи. Собранная сумка, как всегда, в платяном шкафу – два паспорта, бумажник с евро, злотыми и американскими долларами, рубашка, носки, белье и туалетные принадлежности. Хоффманн взял было ее, но поставил в прихожей – вода закипела, полпачки ломких спагетти сквозь влажный пар. Он посмотрел на часы. Полшестого. Придется спешить, но он успеет.

На улице было еще тепло, последние лучи солнца скоро исчезнут за крышей соседского дома. Пит подошел к живой изгороди (этим летом надо будет подстригать ее вовремя), увидел по ту сторону мальчишек, которых узнал бы с закрытыми глазами, позвал – ужинать! Немного погодя услышал, как по узкой улочке приближается такси – повернуло, остановилось на дорожке, ведущей к гаражу, красная пожарная машинка снова устояла.

– Привет.

– Привет.

Они обнялись; он, как всегда, подумал, что не сможет разжать руки.

– Я не успею поесть с вами. Вечером надо в Варшаву. Срочное совещание. Но завтра к вечеру вернусь. Ладно?

Она пожала плечами:

– Не ладно. Я так ждала, что мы проведем вечер все вместе. Но – ладно.

– Я приготовил ужин. Все на столе. И позвал пацанов, они идут домой. Во всяком случае, должны.

Короткий поцелуй в губы.

– Еще один. Ты знаешь.