|
Хоффманн позвонил в «Войтек» Генрику, сказал, что прилетел вовремя и встречу можно провести в двадцать два часа, как договорились. Он уже готов был нажать кнопку отбоя, когда Генрик сообщил, что на встрече будут еще два человека. Збигнев Боруц и Гжегож Кшинувек. Второй заместитель директора и Крыша. Последние три года Хоффманн появлялся в штаб‑квартире «Войтек Интернешнл» каждый месяц, встречался с Генриком, чье доверие ему удалось завоевать и чья надежная рука помогала Хоффманну подниматься вверх по иерархической лестнице «Войтека». Генрик был одним из многих, кто доверял Хоффманну – и в ответ получал ложь, не подозревая об этом. Со вторым заместителем Хоффманн до этого встречался лишь однажды. Тот был из отставных военных, спецслужбист, он и подобные ему основали эту фирму и управляли ею из черного здания в центре Варшавы – армейская выправка майора контрразведки угадывалась под тщательно продуманным имиджем коммерсанта: этим людям почему‑то крайне важно именоваться именно бизнесменами. Зачем понадобилась встреча со вторым заместителем и Крышей? Хоффманн откинулся на прокуренное сиденье, в груди ворочалось нечто, что, вероятно, было страхом.
Такси скользило вперед в неплотном потоке вечернего транспорта, обширные парки и красивые посольские особняки мелькали за немытым стеклом – машина приближалась к Мокотуву. Хоффманн похлопал водителя по плечу и попросил остановиться – ему надо было сделать два звонка. – Выйдет дороже. – Остановите, пожалуйста. – Тогда еще двадцать злотых. Вы заказывали машину без остановок. – А ну останови! Хоффманн наклонился вперед и зашептал шоферу на ухо, небритая щека влажно блестела, когда машина съехала с улицы Яна Собеского и остановилась между газетным киоском и пешеходным переходом на аллее Винценты Витоса. Хоффманн стоял посреди холодного вечера и слушал усталый голос Софьи – Хуго и Расмус, взяв каждый свою подушку, уснули на диване возле нее, завтра утром рано вставать, их детский садик везут на экскурсию в заповедник Накка – что‑то на тему леса и весны. – Слушай… – Да? – Спасибо за цветы. – Я люблю тебя. Он так любил ее. Ночь без нее – вот что ему сегодня предстоит пережить. Раньше, до Софьи, он не чувствовал, как одиночество затягивает удавку у него на горле в гадком гостиничном номере, не знал, что нет смысла дышать, если тебе некого любить. Хоффманну не хотелось нажимать «отбой», он все стоял с телефоном в руке и рассматривал какой‑то дорого отделанный дом, надеясь, что голос Софьи еще побудет с ним. Однако этого не случилось. Хоффманн взял другой телефон и набрал еще один номер. На востоке США скоро будет пять часов дня. – Паула встречается с ними через тридцать минут. – Хорошо. Но, кажется, ничего хорошего. – У меня все под контролем. – А вдруг они потребуют ответить за неудачу на Вестманнагатан? – Неудачи не было. – Погиб человек! – Здешним это не особенно интересно. А вот что с доставкой партии все в порядке, им интересно. Партия кое‑что значит. Последствия стрельбы мы уладим. – Ну смотри. – Когда мы встретимся, получишь подробный отчет. – В одиннадцать ноль‑ноль в «пятерке». Хоффманн раздраженно махнул сигналящему шоферу. Еще пара минут в одиночестве на холодном воздухе. Он снова сидел между мамой и папой, и они ехали из Стокгольма, из Швеции погостить в Бартошице – несколько миль от советской границы, от города, который теперь называется Калининград. Они никогда не произносили этого названия. Упорно. Для мамы с папой существовал только Кенигсберг. Какой дурак придумал этот Калининград; Пит улавливал презрение в их голосах, но ребенком не мог понять, почему родители покинули место, по которому так тоскуют. |
