Законник, уже без всякой симпатии, оглядел юношу:

– Убил стражника? Каким образом? У него было оружие? Он – высшего сословия?

“Эти гиены могли вполне ободрать одежду, если парень был хорошо одет!” – Нет, – неохотно проговорил старшина. – У него не было оружия, он отнял меч у убитого!

Сбоку от законника кто‑то одобрительно крякнул.

Тот недовольно повернул голову, но увидев на крякнувшем золотой браслет Служителя Дворца счел за лучшее промолчать.

Недовольство свое законник излил на старшину:

– Твой стражник спал? – ехидно спросил он. – Негодяй напал на него сзади?

– Нет, – еще более неохотно признал старшина. – Стражник угрожал преступнику мечом и... тот отнял меч и убил стражника. А стражник, верно, подумал, что, раз парень безоружен...

– Хватит! – отрезал законник. – Меня не интересует, что подумал твой дурак! Больше никто не пострадал?

– Нет. Преступника подбили сонной стрелой, сзади, пока он ел! – ответил старшина.

– Где это произошло?

– Что? Где мы его взяли? В “Желтом поросенке”! Он обедал!

– Нет! Где произошло убийство?

– В “Желтом поросенке”! Он украл...

– Где?! Он убил стражника и продолжал есть?

– Точно так, справедливый! Убил и продолжал есть! Причем еду он украл!

– Странно, – пробормотал законник. – Он что, ненормальный?

– Не думаю, справедливый!

– Впрочем, это не важно, совершенно не важно!

Он помолчал, соображая...

– Именем Фаргала справедливого, единственного и великолепного! Объявляется!

За воровство – отрубить преступнику кисть правой руки! За убийство служителя закона – повесить!

Светловолосый юноша равнодушно глядел поверх головы судьи. Казалось, ему совершенно безразлично, что с ним сейчас произойдет.

“Точно, безумец!” – решил законник.

– Эй, бездельники! – зарычал старшина не замешкавшихся стражников.

Те подхватили убийцу, втащили на помост. Один из них ножом перерезал веревки. Трое других поволокли приговоренного к колоде.

Палач, приземистый широкоплечий, в длинной рубахе, поднял меч, покрутил над головой, развлекая народ.

Тень, отбрасываемая на площадь громадой храма Ашшура, придвинулась к самому помосту.

“Через часок придется перебраться поближе к воротам”, – подумал законник.

С другой стороны площади раздался слитный цокот сотен лошадиных подков.

Головы зевак мгновенно повернулись на звук.

Палач положил меч на колоду и тоже уставился на дальний конец площади. Он стоял на возвышении, а потому видел все куда лучше, чем столпившиеся у помоста.

Царь!

– Царь! Царь Фаргал! – загудела толпа.

Вот зрелище получше, чем какое‑то повешение!

Грохот подков нарастал.

Первыми, вслед за парой трубачей в зеленых одеждах, ехала царская стража, копейщики в доспехах цвета свежей крови. Алые.

Гордые. Грозные. Лучшие воины Карнагрии.

За ними – высокая, изукрашенная самоцветами, горящая золотом императорская колесница. Шесть белых коней влекли ее. Царь Фаргал!

* * *

Царь предпочел бы ехать верхом. Но рана едва затянулась, и лекарь не советовал садиться в седло еще дня три.

Потому на календарное богослужение в храм Ашшура он ехал в императорской колеснице. Как, кстати, и требовала традиция.

Рядом с царем стоял – правая рука, советник, друг – Люг‑Смертный Бой из соктов.

За колесницей, павлиньим хвостом – блестящая свита, аристократы.