|
Когда-то в течение долгих лет у них в винных погребах работал один служащий с угреватым носом, по имени Бернар, но дети по каким-то таинственным соображениям звали его Бабила. Он был очень невысокого роста, широкий и толстый, носил всегда слишком широкие штаны, свисающие сзади чуть не до колен, и это делало его ноги еще короче. Как звали дрессированную свинью, которую дети видели в цирке? Бабила? Жил он на краю города, около Шен-Вер, и его шесть или семь детишек иногда приходили к ним к концу его работы. Увидев доктора, Жанна поняла, что он один из тех детей; он был еще совсем мальчишкой, когда она уехала отсюда; его имя крутилось у нее на языке. - Я думаю, что он мертв, доктор. Полагаю, что я правильно сделала, разрезав веревку. Он выскользнул у меня из рук, и я не смогла удержать его, чтобы он не стукнулся головой об пол. Думаю, впрочем, это уже не имеет значения. Доктору было сорок - сорок два года, в отличие от своего отца он был высоким и худым, но с такими же светлыми волосами, что и Бабила. Пока он ставил сумку с инструментами на пол и опускался на колени, она осмелилась спросить его, хотя он не обращал на нее никакого внимания и даже не поздоровался: - Вы ведь Шарль Бернар? Имя вдруг само всплыло в памяти. Доктор согласно кивнул и, прилаживая свой стетоскоп, скользнул по ней быстрым взглядом. - Я его сестра, Жанна, - объяснила она. - Я приехала сегодня утром. Точнее, с поезда-то я сошла вчера вечером, но не хотела их беспокоить и провела ночь в "Золотом кольце". Неожиданно пришло понимание того, что, позвони она в дверь брата накануне, она увидела бы его еще живым. За эту мысль зацепилась другая - о полутемном обеденном зале в отеле, потом - о Рафаэле, наливающем ей коньяк, и воспоминание о двух стаканчиках наполнило ее чувством вины. - Бессмысленно и пытаться, - констатировал доктор, поднимаясь с колен. - Он мертв уже больше часа. - Он, вероятно, поднялся сюда, как только моя невестка отправилась к мессе? Крики ребенка раздавались без передышки, и доктор чуть заметно нахмурил брови, глядя в сторону лестничной площадки. - Луиза была тут со мной некоторое время, - объяснила Жанна. - Она испытала ужасное потрясение. - Будет лучше, если мы спустимся. Не знаете, он оставил какую-нибудь записку? Тело прикрывало почти весь листок бумаги, торчал лишь небольшой уголок; Жанна потянула за него так, чтобы можно было увидеть единственное слово, написанное крупными буквами: "Простите". Отношение Шарля Бернара к происходящему удивило Жанну не сразу. Они оба не осознавали, что именно держит их нервы почти в болезненном напряжении: это были пронзительные крики ребенка, умножаемые и усиливаемые эхом от каждой стены дома. Доктор был человеком холодным, владеющим собой, с размеренными движениями, сдержанным в проявлении чувств. Но тем не менее он был сыном Бернара, он знал всю семью, ребенком играл во дворе дома и прятался, конечно, за бочками винного склада. Однако он не выказал никакого удивления, обнаружив Робера Мартино повесившимся на чердаке своего дома. Суровый лик смерти не заставил его нахмуриться. Он стал только чуть более угрюмым, как человек, столкнувшийся с неизбежным. Может быть, он удивился лишь тому, что обнаружил Алису на тротуаре и не увидел Луизу рядом с телом мужа? Встреча здесь с Жанной, спустя столько лет, да еще при столь необычайных обстоятельствах, видимо, не особенно его изумила. |
