Все
телесные унижения - все до единого - я должен использовать для возвышения
души.
Я хочу достигнуть того состояния, когда смогу в полной простоте и без
всякой аффектации сказать, что в моей жизни было два великих поворотных
пункта: когда мой отец послал меня в. Оксфорд и когда общество заточило
меня в тюрьму. Я не стану говорить, что тюрьма - лучшее из всего, что
могло со мной случиться, - такое утверждение слишком сильно отдавало бы
горечью по отношению к самому себе. Я охотнее сказал бы - или услышал о
себе - другое: я был настолько типичным сыном своего века, что в своей
испорченности, и ради этой испорченности, обратил все доброе в своей жизни
во зло, а все дурное - в добро.
Но что бы ни говорил я сам или другие - это все неважно. Самое важное -
то, что мне предстоит, то, что я должен сделать, если не хочу до конца
своих дней оставаться запятнанным, очерненным, несовершенным, это -
вобрать все, что со мной произошло, в самую глубину своей души, слиться с
этим воедино, принять это без сетований, ропота, без страха, без
сопротивления. Поверхностность - самый страшный порок. Все, что понято,
оправдано.
Когда я переступил порог тюрьмы, некоторые советовали мне позабыть, кто
я такой. Это был губительный совет. Только сознавая, кто я такой, я обрел
возможность утешения. А теперь другие люди советуют мне по выходе из
тюрьмы начисто позабыть, что я вообще когда-либо был в тюрьме. Я знаю, что
это было бы столь же губительно. Это означало бы, что всю жизнь меня
преследовало бы непереносимое ощущение позора и что все, на что я имею
такое же право, как остальные - красота солнца и луны, торжественное
шествие времен года, музыка рассвета и величавое молчание ночей, дождь,
шелестящий в листве, и роса, медленно заливающая травы серебряным блеском,
- все это для меня было бы загрязнено, лишено волшебной целительной силы и
неспособно приносить радость. Отбросить то, что ты пережил, - значит
положить конец своему собственному совершенствованию. Отречься от того,
что ты пережил, - значит осквернить ложью уста своей собственной жизни.
Это все равно что отречься от своей Души. Точно так же, как тело усваивает
все - скверное и нечистое так же, как и то, что очищено священником или
видением, - и превращает все это в стремительность или мощь, в игру
великолепных мускулов и в лепку пленительной плоти, в очертанья и краски
волос, губ и глаз, - так и Душа, в свой черед, тоже способна питаться и
может превращать в благородные помышления и высокие страсти то, что само
по себе низменно, жестоко, унизительно, - нет, более того, может найти в
этом наиболее величественные формы самоутверждения и зачастую проявляет
себя во всем совершенстве через то, что должно было бы осквернить ее или
разрушить. Я должен открыто признать, что был самым обыкновенным узником в
самой обычной тюрьме; как ни странно это тебе покажется, но я должен
научиться не стыдиться этого. Я должен принять это, как наказание, - а
если стыдишься наказания, то его как бы и не было, оно проходит впустую. |