Дверь гардеробной открылась. Увидев тело на полу, Ханна вздрогнула и подалась назад, но я обняла её и погладила по волосам.

— Всё в порядке, моя хорошая. Уходим. Больше нам тут делать нечего.

Я беспрепятственно вынесла Джессику из дома, уложила в машину на заднее сиденье. Ханна ёжилась и дрожала, но её подруге моя куртка сейчас была нужнее. Укрыв её, я села за руль. На полу валялось что-то пушистое — оказывается, манто маркизы. Я протянула его Ханне:

— На, накинь.

— Нет, лучше Джес им укрыть, а мне — куртку, — рассудила девушка.

— Ну, можно и так, — согласилась я.

До больницы мы доехали в молчании. Внеся закутанную в манто Джессику в холл, я громко позвала:

— Врача, срочно! У неё кровопотеря, нужно переливание.

Опустив девушку на оперативно предоставленную каталку, я отдала манто Ханне, взяла свою куртку и пошла к выходу. Всё, что я могла сделать, я сделала.

Ханна догнала меня на крыльце. Не зная, что сказать, она просто стояла и смотрела на меня, а я — на неё. Погладив её по щеке, я проговорила:

— Мне пора, Ханна. Меня ждут номера с пятого по тринадцатый.

— Я тебя больше не увижу? — пролепетала она.

— Незачем, — качнула я головой. — Знакомство с такими, как я, до добра не доводит. — И добавила: — Надеюсь, увиденного тобой было достаточно, чтобы раз и навсегда избавить тебя от вампиромании.

Устало улыбнувшись напоследок, я медленно спустилась с крыльца.

Глава 23. Выстрелы под дождём

Прости меня, Алёнка. Моя спящая красавица… Не знаю только, проснёшься ли ты от моего поцелуя. Я всё бы отдала, чтобы согреть твои похолодевшие пальцы, но всё, что у меня есть — это моя душа. И её я без колебаний заложила бы кому угодно, даже самому сумраку, чтобы вернуть тебя.

Я с тобой, родная. Я здесь. Ты слышишь меня? Ничего не бойся там, ведь всеми мыслями и душой я с тобой. На чём я остановилась? Слушай мой голос и держись…

Война в Греции дала мне хорошую закалку и подготовила к тому, чему я посвятила без малого пятьдесят лет своей жизни. Я не успела проработать на фармакологической фабрике и года, когда умерла тётя Элени. Тяготы войны подорвали её силы, и тёплым сентябрьским днём я прошла на кладбище за её гробом. Проводить её в последний путь пришло совсем немного народу — только кое-кто из соседей. Все лица были мне более или менее знакомы, за исключением одного странно одетого человека.

Он стоял за высоким памятником поодаль и наблюдал, хотя явно был не из нашего окружения. Длиннополый тёмный кожаный плащ был как будто не из нашего десятилетия — с кучей пряжек и заклёпок, лицо наполовину скрывали широкие поля шляпы. Весь его костюм казался каким-то мятым, серым и пропылённым, контраст составляла белевшая из выреза жилета рубашка с безупречным воротничком и старомодным галстуком. Бегло приметив незнакомца, я снова устремила взгляд на тётушкино восково-жёлтое лицо в гробу, а через минуту этого человека уже не было…

Потом были скромные поминки, а на следующий день я пошла на работу. Вечером, купив цветов, я отправилась на могилу тёти Элени, и кого бы ты думала, я там встретила? Точно, незнакомца в странном плаще. Я была не из робкого десятка и решительно подошла к нему.

— Кто вы? Вы знали тётю Элени? — спросила я его.

Незнакомец приподнял голову, так что из-под полей шляпы стало видно лицо. Его глаза скрывались за тёмными очками, и я сперва подумала, что он слепой. Но он сдвинул их вниз, к кончику носа, и показал глаза — вполне зрячие, но до странности светлые. Болезненно поморщившись, он вернул очки на место.

— Мои глаза чувствительны к дневному свету, — сказал он.