Дело было не столько в словах, сколько в тоне, или даже не в тоне, а в чем то еще. Если хотите, назовите это безумным
предчувствием – никто не знает, откуда берется предчувствие. Но оно было настолько диким, что я чуть было не отмахнулся от него, хотя этого
никогда не стоит делать.
– У вас не может быть уверенности, – вкрадчиво начал я. – Вы должны были чего нибудь коснуться. Я был в его квартире на вечеринке. Войдя туда,
вы останавливались в холле с мраморными статуями?
– Нет. Он… мы прошли дальше…
– К гостиной? Вы остановились там?
– Да.
– И он повел вас взглянуть на птиц в больших клетках, да? Он всегда так делал. Клетки из нержавеющей стали превосходны для отпечатков. Вы
коснулись какой нибудь из них?
– Нет. Я уверена, что нет.
Она опустила руки и подняла голову.
– Как близко вы к ним подошли? – продолжал я допытываться.
– Зачем?.. Не очень близко… Я уверена, что не дотрагивалась до них.
– Я тоже. Кроме того, я уверен, что вы – чертовски хорошая лгунья. В квартире Эйслера нет ни мраморных статуй, ни клеток с птицами. Вы никогда
там не были. Так что вы – двуличная дура! Какого черта вы ходите и просто так врете направо и налево?
Я ожидал эффекта, но не такого: она выпрямилась в кресле и подарила мне прямой взгляд, прямой и спокойный.
– Я не лгунья, – сказала она, – и не дура. Но только если это не связано с Кэлом Бэрроу. До встречи с ним у меня было свое представление о том,
как девушка должна относиться к мужчине. Никаких вольностей, подтянуть подпруги – и в галоп. Потом я встретила Кэла и изменила свои взгляды. А
вскоре случилось то, о чем вы сказали бы, наверное, будто я в него втрескалась, но как бы это ни называли, я то знаю, что случилось. Я решила,
что знаю, что и он чувствует то же самое, но он никогда не говорил об этом. И я, конечно, тоже молчала. Я только видела его и тут и там, и,
когда я приехала в Нью Йорк на эти состязания, он был здесь. Мне показалось, что он рад меня видеть. Тогда я дала ему понять, что рада видеть
его, но он ничего не сказал мне на это. И когда прошло две недели, и вскоре мы должны были расстаться, я решила попытаться самой сказать ему… А
потом, в воскресенье вечером, Нэн рассказала мне о Вейде Эйслере, как он…
– Нэн Кармин?
– Да. Он сказал, что у него в квартире просто вечеринка, и она пошла с ним. А когда они туда пришли, то никакой вечеринки там не было, а он стал
грубым. И она тоже стала грубой, а потом ушла.
– Она рассказала вам об этом в воскресенье вечером?
– Да. Сразу, как вернулась в отель, она пришла ко мне в комнату. Наши комнаты рядом. А потом – это ухо, – Лаура подняла руку, чтобы отвести
волосы. – Я рассказываю вам все. В воскресенье вечером я была неосторожна и ушиблась о хомут, но мне не хотелось давать Кэлу основание думать,
что я не умею обращаться с лошадьми. Вот почему, когда мы встретились у мисс Роуэн, а рассказала ему, будто… ну, вы знаете, о чем. Я думала –
это подтолкнет его. Ведь услышав о другом мужчине, который хотел заполучить меня, он мог решить, что пришло время кое о чем сказать. Я знаю, что
вела себя, как дура, но я становлюсь абсолютной дурой, когда думаю о Кэле Бэрроу. Теперь я понимаю, что не знала его так хорошо, как считала.
Мне казалось, что он будет ходить за мной по пятам, а я только этого и хотела от него. Я никогда не думала, что он может убить его.
– Да не убивал он! Сколько раз я должен говорить вам, что он не убивал? Кому еще Нэн рассказала о своем приключении?
– Она собиралась рассказать Роджеру, Роджеру Даннингу. |