|
Она ответила, что не стала бы стрелять человеку в спину. Когда я спустился в кабинет, они уже были там и сидели лицом к Вулфу: Роджер Даннинг в красном кресле, а Мэл Фокс и Нэн Кармин – в желтых. Пока я пробирался к своему столу, никто не взглянул на меня, им было не до того: они смотрели на Вулфа и слушали его. – …а источник моей информации неважен. Вы – в плачевном положении. Полиция узнала – не от меня – о том, что в воскресенье вечером Эйслер приводил к себе на квартиру женщину, и они собираются заняться отпечатками пальцев. Если вы отказываетесь обсудить этот вопрос со мной, то советую вам немедленно сообщить обо всем в полицию раньше, чем будете поставлены перед фактом. Нэн повернула голову к Мэлу, и я увидел ее смуглое лицо. Даже без ковбойской формы – розовой шелковой рубашки и сапог, а в обычной юбке, блузке и лакированных туфлях, она все равно была бы отмечена любым нью йоркцем как пришлая. Цвет лица девушки не принимает столь темного оттенка не только после уик энда на побережье, но даже после двухнедельного путешествия на Бермудские острова по системе «едешь сейчас – платишь потом». Мэл Фокс, встретив ее взгляд, сказал: – Какого черта? Нэн снова повернулась к Вулфу: – Я знаю, вам рассказала Лаура, Лаура Джей. Она – единственная, кто знал об этом, кроме Роджера Даннинга, а он не рассказывал. – Он говорит, что не рассказывал, – поправил ее Мэл. Он перевел взгляд на Даннинга. – Ты не стал бы никого подводить, так ведь, Роджер? – Конечно, нет, – ответил Даннинг несколько пискливо. Он заметил это и прочистил горло. Его узкое костлявое лицо казалось просто щепкой. Я уже замечал, что у толстых людей лица от напряжения становятся еще шире, а у худых – еще длиннее. – Разве я вам говорил об этом? – спросил он у Вулфа. – Нет, – ответил Вулф и обратился к Нэн: – Вы утверждаете, что мисс Джей и мистер Даннинг – единственные, кто знал об этом. Когда же вы им рассказали? – В воскресенье вечером, как только вернулась в отель. Комната Лауры – рядом с моей, я пошла и сразу же поделилась с нею. Я подумала, что должна сообщить Роджеру, и она тоже так считала. Тогда я вернулась в свой номер и позвонила ему. Он пришел, и я все рассказала. – Почему ему? Вы состоите с ним в интимных отношениях? – С ним? Боже милостивый, с ним! – Тогда возникает такой вопрос: возможно ли, что он, движимый тайной страстью и возбужденный нанесенным вам оскорблением, решил убить Вейда Эйслера? – Посмотрите на него, – предложила Нэн вместо ответа. Так мы и сделали. Следует признать, без всякого умысла оклеветать его, что он никак не был похож на человека, способного пылать как тайной, так и явной страстью. – Я еще никогда никого не убивал, – сказал он. – И если вы хотите знать, почему Нэн рассказала именно мне, так тут дело в том, что она должна была это сделать. То, что она пошла с Эйслером в его квартиру, было частично и моей виной. Я просил девушек позволять ему некоторую свободу до тех пор, пока он не станет слишком резвым. Я знал, что они могут постоять за себя. А Нэн хотела сказать мне, что если он еще когда нибудь подойдет к ней, то она устроит ему что нибудь похуже, чем царапина. Она была абсолютно права, и я не мог винить ее за это. – Почему вы просили их позволять ему «некоторую свободу» действий? – Ну, – Даннинг облизал губы, – в некотором отношении я поступил по свински. Но если бы Эйслер не субсидировал нас, то мы не смогли бы в этом году приехать в Нью Йорк, во всяком случае, это было бы нелегко. |
