Ма Жун разжал пальцы; тело противника сползло на пол. Задыхаясь, он стоял над ним и смотрел. Человек лежал навзничь, и глаза его были закрыты.

Вдруг он нелепо взмахнул руками. Веки поднялись. Ма Жун присел на корточки возле поверженного. Он знал, что с этим человеком покончено.

Маленькие злые глазки вперились в Ма Жуна. Сухое, обветренное лицо дернулось. Человек пробормотал:

– Мои ноги. Я не могу ими двинуть!

– Сам виноват! – сказал Ма Жун. – Судя по всему, наше столь счастливое знакомство будет не слишком долгим. Тем не менее имею честь сообщить тебе: я чиновник уездной управы. А ты, как я понимаю, А Кван?

– Гнить тебе в преисподней, – откликнулся поверженный и застонал.

Ма Жун подошел к двери, свистнул в три пальца и вернулся к А Квану.

Увидев вошедшего Цзяо Дая, А Кван выругался и пробормотал:

– Тоже мне хитрость – камушек! Старо!

– С балки да мне на шею – ничуть не новее, – сухо заметил Ма Жун и добавил, обращаясь к Цзяо Даю: – Долго он не протянет.

– Как‑никак, а эту сучку Су‑ньян я порешил! – прохрипел умирающий. – Ишь ты, с новым полюбовником, да еще в хозяйской кровати! А мне и на сене достаточно!

– Впотьмах ты малость ошибся, – сказал Ма Жун, – только мне неохота огорчать тебя. Черный Судья в преисподней объяснит тебе все как нельзя лучше.

А Кван закрыл глаза и застонал; задыхаясь, он проговорил:

– Ничего, я здоровый, я не помру! И ничуть я не ошибся. Я ее, братец, как жигану серпом по шее – аж об кость звякнуло.

– Серпом ты орудуешь на славу, – отметил Цзяо Дай. – А кто же с ней спал?

– Не знаю и знать не хочу, – процедил А Кван сквозь сжатые зубы. – Он тоже свое получил. Кровищей‑то из его горла аж ее всю залило. Поделом сучке! – Он попытался усмехнуться, но тут по всему его большому телу прокатилась судорога, и лицо стало мертвенно бледным.

– А второй, который там ошивался? – спросил Ма Жун как бы между прочим.

– Не было там никого, кроме меня, дурак ты, – пробормотал А Кван.

Вдруг в маленьких глазках, обращенных на Ма Жуна, мелькнул испуг.

– Я не хочу умирать! Мне страшно! – прошептал человек.

Два друга склонились над ним в почтительном молчании.

Лицо исказила кривая ухмылка. Руки задергались. И он затих.

– Помер, – хрипло прозвучал голос Ма Жуна. Встав с корточек, он продолжил: – А знаешь, ведь он меня чуть не завалил. Залез вон туда, под самую крышу, растянулся на балке между столбами и ждал. Мне повезло – он малость нашумел, когда прыгнул, и я успел уклониться. Еще бы немного, и… ухнул бы он мне на шею, как задумал, сломил бы мне хребет!

– А теперь ты сломал хребет ему, так что вы квиты, – сказал Цзяо Дай. – Давай обыщем храм – судья приказал.

Они обошли главный и задний дворы, обыскали пустые монашеские кельи, облазали заросли кустов вокруг храма. Но не нашли ничего, разве только распугали мышей.

Вернувшись в главный зал, Цзяо Дай задумчиво оглядел алтарь.

– А не забыл ли ты, брат, что за такими вот штуками, вроде этой, обычно устроен тайник, куда в худые времена монахи прячут серебряные подсвечники да курильницы?

– Сейчас посмотрим, – кивнул в ответ Ма Жун.

Они отодвинули тяжелый стол. В кирпичной стене действительно обнаружилось узкое глубокое отверстие. Ма Жун, наклонившись, заглянул внутрь.

– Битком набито монашескими посохами, старыми да ломаными, – сообщил он и сплюнул.

Они вышли через главные ворота и вразвалочку двинулись назад, к заставе.