– Ну ладно, а с этим что делать? Он же проболтается, сдаст нас. А если часового снять, то полезут танки проверять, – Логунов ткнул пальцем в связанного охранника.

– Я сейчас объясню ему все! – Соколов подошел поближе к лежащему на земле пехотинцу, показал тому на люк механика-водителя в верхнем броневом листе. – Смотри, когда придут танкисты, я буду следить за тобой и держать на мушке моего пистолета. Понял? Одно движение или слово о нас, и я прострелю тебе ногу. А потом гестапо займется тобой, и ты пожалеешь, что я тебя не убил.

– Нет, нет, только не гестапо, – как жук, закрутился связанный Фаулер. – Я все сделаю для вас, все! Клянусь своей матерью, Богом, чем угодно, господин офицер.

– Я развяжу тебя, и ты поможешь копать яму. Утром ты поздороваешься с водителями, пропустишь их в гараж и закроешь дверь. И будешь держать язык за зубами!

Фаулер залился слезами, он рыдал от ужаса происходящего и от облегчения. Они не убьют его, и он сможет вернуться домой.

– Чего он бормочет? – Логунов покосился на странного солдата вермахта.

– Благодарит за то, что оставляем его в живых, и просит Бога вернуть его домой, – перевел Алексей.

– Ну чудные, сами на нас напали, а теперь не знают, как обратно сбежать, – рассмеялся Василий.

До утра они рыли в четыре пары рук огромную яму и таскали туда ящики со взрывчаткой. Но места для всего запаса не хватило, и в двух танках по настоянию Соколова оставили половину заряда.

– Выберите позицию до начала боя и сразу через нижний люк уходите, пускай немцы лупят по стоящей машине, пока не полыхнет. Нам важно добраться до своих, а потом нейтрализовать взрывчатку.

Логунов сменил Омаева на наблюдении, и тот принялся обшаривать ящики вдоль задней стенки:

– Боезапаса почти нет. Не хватит на укладку для одного танка. Бронебойных восемь, осколочных два и шесть фугасов нашел.

– Загружай все в первый танк, – приказал Соколов. Он уже решил, что если придется вступить в бой, то только одной машиной. В ней поедет он и Бабенко, остальные управляют танками до точки прибытия, а потом эвакуируются и уходят на территорию Красной армии.

Но Омаев попросил:

– По два фугаса в другие машины можно оставлю, товарищ командир? Знаю, что опасно. Но если что… Будет чем немцам ответить.

Соколов молча кивнул. Сам понимал, что имеет в виду Руслан. Они затеяли опасную операцию, когда каждый готов пожертвовать своей жизнью, чтобы прикрыть товарищей.

Последний час экипаж репетировал отточенное нападение на смертников в ограниченных условиях танка, чтобы первый же удар свалил военных замертво без единого звука.

Когда затихла метель и снаружи раздались первые звуки просыпающейся деревни – скрип колодезного журавля, команды офицеров для построения, – Соколов показал немецкому часовому еще раз, уже без слов, одними глазами: пистолет, танковая щель, нога. Но Фаулер лишь согласно кивал на каждый его жест, он в радостном нетерпении мечтал о мягкой кровати в госпитале.

* * *

Подполковника Любицкого на рассвете разбудила взволнованная телеграфистка.

– Вас срочно к аппарату вызывают, связь по ВЧ. Из Москвы.

Тот, хмурый и сонный, кое-как натянув гимнастерку, бросился на улицу, в соседнюю избу, где располагалась радиорубка командного пункта. Схватил трубку, лежащую на столе:

– Подполковник Любицкий у аппарата!

– Бригадный комиссар, полковник Драгунский! Ты сводку за последние сутки видел от разведроты?

– Никак нет, товарищ полковник, еще не просматривал.